Демьян Бедный - Том 4. Стихотворения 1930-1940

Становой в село примчался,
Расшумелся, раскричался:
«Беспорядки тут? Разврат?
Искалечил брата брат!
Сторожить могилу стали!
А причина не пуста ли?
Может, все – ребячий бред!
Налагаю мой запрет!
Сыновей и вашу стражу
Я отсюдова спроважу.
Эй, урядники! Гони!
Разберемся тут одни!»
«Разберутся, крокодилы!»
Отшатнулася толпа.
Лишь остались у могилы
Становой и два попа
Да урядников четверка,
А народ вдали: галерка.
Тут урядники в момент
– Преогромнейшие каты! –
В ход пустили инструмент,
Припасенные лопаты.
Через час был гроб открыт,
Наверх вытащен и вскрыт.
Над покойником зловонным
С видом этаким законным,
Как голодных три клопа,
– Чай, добыча неплохая! –
Наклонилися, чихая,
Становой и два попа,
Быстро лапти размотали,
Все бумажки подсчитали:
«Всё ли?»
«Всё! Покойник гол!»
А для Фролов и Микол,
Подозвав народ поближе,
«Подписавшиеся ниже» –
Попик, местный богомол,
Становой и благочинный –
Очень ясный и не длинный
Огласили протокол:
«Дня, и месяца, и года
При стечении народа
И в присутствии особ
Был раскрыт такой-то гроб.
Труп лежал горизонтально
И, осмотренный детально
От волос и до ногтей,
Оказался… без лаптей ,
Слух кощунственно-преступный,
Что в лаптях-де клад был крупный,
Не основан ни на чем,
Что скрепляем сургучом».

Поплелся народ с кладбища.
Поплелися Клим и Пров.
«На ноге на каждой тыща!»
«Нет лаптей! Ищи воров!»
Толковали, горевали:
«По закону своровали!»
Ночь пришла – темна, слепа.
Спал народ. Как ночевали,
Спали ль Клим и Пров? Едва ли!
Злость их грызла до пупа.
И не спали – то ж примета! –
Пировали до рассвета
Становой и два попа.

Признать ли повесть однобокой?
Нет, верно выявлены в ней
Дела не столь далеких дней
И старины не столь глубокой.
По селам всем и деревням
Авдеи прежде бытовали,
Крестьянским прежним черным дням
Они окраску придавали.
Деревню нищали они.
Теперь пришли иные дни,
В деревне жизнь иною стала.
Лишенных силы, капитала,
Осатанелых кулаков
Схватили крепко мы за жабры,
Они доселе были храбры, –
Стал вид их нынче не таков:
Кто уничтожен, кто укрылся,
Кто, как червяк, в навоз зарылся,
В единоличный свой навоз,
А кто прокрался и в колхоз.
И там, пришипившись украдкой,
С покорно-сладеньким лицом
И с осторожною оглядкой
Вредит, где делом, где словцом,
Где злоехидною ухмылкой,
Где злоприманчивой бутылкой,
Лихой отравою – винцом;
Влил в председателя отравы,
Тот и готов: и глух и нем, –
Кулак колхозникам меж тем
Свои прилаживает нравы,
Внушает мысли им свои.
Тут обласкает, там похвалит
И постепенно дело валит:
Колхозной дружной нет семьи,
Иван с Петром, Андрей с Архипом
Шумят, подзуженные шипом
В колхоз прокравшейся змеи.
Кулак, споивши предколхоза,
Потом повсюду шепчет сам:
«Товарищ Тяпкин – вот заноза! –
Большой мастак по чудесам,
В полтыщи рубликов растрату
Так расписал по аппарату,
Сумел так ловко зализать,
Что и концов не указать;
Иль тож – пустился на уловку,
На рынке сбыл свою коровку
За тыщу двести, не вредит,
Потом, коровку сбыв дрянную,
Купил в колхозе племенную
За восемьсот – и то в кредит, –
Ее продаст, две тыщи слупит,
Потом в колхозе снова купит…
Стесняться, что ль, ему людей?
Я ж говорю, что чудодей!.
Нахапав этак денег массу,
Он не положит их в сберкассу,
Не! Он про кассу нам бубнит,
Сберкассой нам мозги туманит –
Что касса, дескать, не обманет,
А сам не в ней деньгу хранит.
В сберкассе тож сидит растратчик».
Вот он, кулак, какой докладчик.
Вот благодетель он какой!
Одной рукой виниа подносит
И предколхоза выпить просит,
И сам его другой рукой
Изничтожает, зло порочит,
Толкает пьяницу на дно,
Провал ему, колхозу прочит,
Да и сберкассе заодно:
«Придешь в сберкассу, жди ответа,
Стой у окошка по часам!»
Нож кулаку сберкасса эта,
Сберкассой хочет быть он сам,
Храненье денег, облигаций,
Народ попрежнему «любя»,
Он – для кулацких махинаций –
Возьмет охотно на себя;
Он денег в землю не зароет,
В кулацкий пустит оборот.
Он «всем поможет», «всех устроит»,
Мужик он честный, не банкрот.
«Жил век я с вами, братцы, дружно.
Теперь колхозничать пришлось.
И слава богу! Что мне нужно?
Лишь хорошо бы вам жилось!»
Искусно скрыто лицемерье.
Растет сочувствие вокруг,
И входит вновь кулак в доверье,
Он всем в колхозе «первый друг»:
Кто за советом, кто с обидой,
К нему идут и там и тут.
Борьбу с кулацкой этой гнидой
Большевики не зря ведут,
Да и в колхозах большей частью
Уж простофилей не найдешь,
Понавострились люди, к счастью,
А особливо молодежь:
Едва кулак где-либо пикнет
Иль разольется злым смешком,
Его берут – он сразу никнет! –
И вырывают с корешком!