Константин Бальмонт - Том 1. Стихотворения

В вечерних водах много отражений,
В них дышит Солнце, ветви, облака,
Немые знаки зреющих решений.

А между тем широкая река
Стремит вперед свободное теченье,
Своею скрытой жизнью глубока.

Минувшие незнанья и мученья
Мерцают бледнолицею толпой,
И я к ним полон странного влеченья.

Мне снится сумрак бледно-голубой,
Мне снятся дни невинности воздушной,
Когда я не был – для других – судьбой.

Теперь, толпою властвуя послушной,
Я для нее – палач и божество,
Картинность дум – в их смене равнодушной.

Но не всегда для сердца моего
Был так отвратен образ человека,
Не вечно сердце было так мертво.

Мыслитель, соблазнитель, и калека,
Я более не полюблю людей,
Хотя бы прожил век Мельхиседека.

О, светлый май, с блаженством без страстей!
О, ландыши, с их свежестью истомной!
О, воздух утра, воздух-чародей!

Усадьба. Сад с беседкою укромной.
Безгрешные деревья и цветы.
Луна весны в лазури полутемной.

Все памятно. Но Гений Красоты
С Колдуньей Знанья, страшные два духа,
Закляли сон младенческой мечты.

Колдунья Знанья, жадная старуха,
Дух Красоты, неуловимый змей,
Шептали что-то вкрадчиво и глухо.

И проклял я невинность первых дней,
И проходя уклонными путями,
Вкусил всего, чтоб все постичь ясней.

Миры, века – насыщены страстями.
Ты хочешь быть бессмертным, мировым?
Промчись, как гром, с пожаром и с дождями.

Восторжествуй над мертвым и живым,
Люби себя – бездонно, ненасытно,
Пусть будет символ твой – огонь и дым.

В борьбе стихий содружество их слитно,
Соедини их двойственность в себе,
И будет тень твоя в веках гранитна.

Поняв Судьбу, я равен стал Судьбе,
В моей душе равны лучи и тени,
И я молюсь – покою и борьбе.

Но все ж балкон и ветхие ступени
Милее мне, чем пышность гордых снов,
И я миры отдам за куст сирени.

Порой-порой! весь мир так свеж и нов,
И все влечет, все близко без изъятья,
И свист стрижей, и звон колоколов,

Покой могил, незримые зачатья,
Печальный свет слабеющих лучей,
Правдивость слов молитвы и проклятья, –

О, все поет и блещет как ручей,
И сладко знать, что ты как звон мгновенья,
Что ты живешь, но ты ничей, ничей

Объятый безызмерностью забвенья,
Ты святость и преступность победил,
В блаженстве мирового единенья.

Туман лугов, как тихий дым кадил,
Встает хвалой гармонии безбрежной,
И смыслы слов ясней в словах светил

Какой восторг – вернуться к грусти нежной,
Скорбеть, как полусломанный цветок,
В сознании печали безнадежной.

Я счастлив, грустен, светел, одинок,
Я тень в воде, отброшенная ивой,
Я целен весь, иным я быть не мог.

Не так ли предок мои вольнолюбивый,
Ниспавший светоч ангельских систем,
Проникся вдруг печальностью красивой, –

Когда, войдя лукавостью в Эдем,
Он поразился блеском мирозданья,
И замер, светел, холоден, и нем.

О, свет вечерний! Позднее страданье!

Как выступы седых прибрежных скал
Источены повторногтью прилива,
Что столько раз враждебно набегал, –

В моей душе, где было все красиво,
Изменены заветные черты,
В ней многое как бы ответно криво.

Из царства вневременной темноты
К нам рвутся извращенные мечтанья,
Во всем величьи дикой наготы.

Побыть в стихийной вспышке возрастанья,
Глядеть, как пенно высится вода,
Понять, что хаос – утро мирозданья!

Быть может, не вернется никогда
Вот эта радость дум о необычном,
Хоть ропот волн о них поет всегда.

И сладко встать высоко над привычным,
Соделаться – велением Судьбы –
К своей судьбе стихийно-безразличным.

Но что мы можем, бледные рабы!
Набег страстей шатнулся, отступает,
Как войско, вняв отбойный зов трубы.

Волна, достигши высшего, вскипает,
Меняет цвет зелено-голубой,
Ломается, блестит, и погибает.

Отпрянул неустойчивый прибой;
Бежит назад в безбрежные пустыни,
Чтоб в новый миг затеять новый бой.