Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

Ай же ты, Микула Селянинович, Мужик,
Ты за сколько тысяч лет к земле своей привык?
Сколько долгих тысяч лет ты водил сохой?
Век придет, и век уйдет, вечен образ твой.
Лошадь у тебя была, некрасна на вид,
А взметнется да заржет, облако гремит.
Ходит, ходит, с бороздой борозда дружна.
Светел Киев, – что мне он? Пашня мне нужна.
Сколько долгих тысяч лет строят города,
Строят, нет их, – а идет в поле борозда.
И Микула новь святит, с пашней говорит,
Ель он вывернул, сосну, в борозду валит,
Ехал тут какой-то князь, князь что ли он,
Подивился, посмотрел, – гул в земле и стон.
«Кто ты будешь?» говорит. «В толк я не возьму.
Как тебя, скажи, назвать?» говорит ему.
А Микулушка взглянул, лошадь подхлестнул,
Крикнул весело, – в лесу стон пошел и гул.
На нарядного того поглядел слегка,
На таких он чрез века смотрит свысока.
«Вот как ржи я напахал, к дому выволочу,
К дому выволочу, дома вымолочу.
Наварю гостям я пива, кликнут гости в торжество:
Век крестьянствовать Микуле,
мир – его, земля – его!»

Исполин безмерной пашни,
Как тебя я назову?
– Что ты, бледный? Что, вчерашний?
Ты во сне, иль наяву?

Исполин безмерной нивы,
Отчего надменный ты?
– Не надменный, не спесивый,
Только любящий цветы.

Исполин безмерной риги,
Цвет и колос люб и мне.
– Полно, тень прочтенной книги,
Отойди-ка к стороне.

Я видел всю Волгу во время разлива,
От самых истоков
До Каспия гордого, чей хорош изумруд.
О, Волга повсюду красива,
В самом имени светлой царицы так много намеков,
И ее заливные луга, расцветая, победно цветут.
Это – гордость Славян, это – знаменье воли для вольных,
Для раздольных умов, теснотой недовольных.
Волга, Волга, воспетая тысячи раз,
Ты качала, в столетьях, мятежников, нас.
Ты, царица всех рек, полновластно красива,
Как красив, ставший звучною былью, разбой,
Как красива гроза в высоте голубой.
Но желанней мне кротко-шуршащая желтая нива
Над родною Владимирской тихой рекою Окой.
И да памятно будет,
Что над этой рекою рожден был любимец веков,
Кто в былинных сердцах – и еще – много песен пробудит,
Сильный, силы не раб, исполинский смиренник лесов.
Тот прекрасный меж витязей всех, богатырь справедливый,
Кто один не кичился могучею силой своей,
И на подвиги вскормленный скудною нивой,
Был за тех, чья судьба – ждать и ждать хлебоносных стеблей.
Как заманчив он был, когда с сильным и наглым схватился,
И, его не убив, наглеца лишь взметнул в вышину,
И упавшего сам подхватил, чтобы тот не убился,
Но вперед научился не силу лишь ведать одну.
Как заманчив он был и другой, Соловья победитель,
Разметавши надменных с их Киевской гриднею той,
Кроткий, мог он восстать, как разгневанный мечущий мститель,
Мог быть тихой рекой, и разливной рекою Окой.
И заманчив он был, как, прощаясь с родною рекою,
Корку черного хлеба пустил он по водам ее,
И вскочил на коня, в три прыжка был он с жизнью иною,
Но в нарядностях дней не забыл назначенье свое.

Спавший тридцать лет Илья,
  Вставший в миг один,
Тайновидец бытия,
  Русский исполин.
Гении долгих вещих снов,
  Потерявших счет,
Наших Муромских лесов,
  Топей и болот.
Гений пашни, что мертва
  В долгой цепи дней,
Но по слову вдруг жива
  От любви лучей.
Гений серой нищеты,
  Что безгласно ждет,
До назначенной черты,
  Рвущей твердый лед.
Гений таинства души,
  Что мертва на взгляд,
Но в таинственной тиши
  Схоронила клад.
Спавший тридцать лет Илья
  Был без рук, без ног,
Шевельнувшись, как змея,
  Вдруг быть сильным мог.
Нищий нищего будил,
  Мужика мужик,
Чарой слабому дал сил,
  Развязал язык.
Был раздвинут мощный круг
  Пред лицом калек,
Великан проснулся вдруг,
  Гордый человек.
Если б к небу от земли
  Столб с кольцом воткнуть,
Эти руки бы могли
  Мир перевернуть.
Будь от неба до земли
  Столб с златым кольцом,
По иному бы цвели
  Здесь цветы кругом.

Спавший тридцать лет Илья,
  Ты поныне жив,
Это молодость твоя
  В шелестеньи нив.
Это Муромский твой ум,
  В час когда в лесах
Будят бури долгий шум,
  Говорят в громах.
Между всеми ты один
  Не склонил лица,
Полновольный исполин,
  Смелый до конца.
До конца ли? Без конца.
  Ибо ты – всегда.
От прекрасного лица
  Вот и здесь звезда.
Вознесенный глубиной,
  И вознесший – лик,
Мой Владимирец родной,
  Муромский мужик.