Константин Бальмонт: Том 2. Стихотворения

Как в зеркале мертвом, в стакане вина
  Возник упоительный зал.
Колдунья была в нем так четко видна,
  На ткани весь мир оживал.
Сидела она за станком у окна,
  Узор за узором вставал.

Не знаю, что было мне страшного в том,
  Но только я вдруг побледнел.
И страшно хотелось войти мне в тот дом,
  Где зал этот пышный блестел.
И быть как Колдунья, за странным станком,
  И тот же изведать удел.

Узор за узором живой Красоты
  Менялся все снова и вновь.
Слагались, горели, качались цветы,
  Был страх в них, была в них любовь.
И между мгновеньями в ткань с высоты
  Пурпурная падала кровь.

И вдруг я увидел в том светлом вине,
  Что в зале ковры по стенам.
Они изменялись, почудилось мне,
  Подобно причудливым снам.
И жизнь всем владела на левой стене,
  Мир справа был дан мертвецам.

Но что это, что там за сон бытия?
  Войною захваченный стан.
Я думал, и мысль задрожала моя,
  Рой смертных был Гибели дан.
Там были и звери, и люди, и я! –
  И я опрокинул стакан.

Что сделал потом я? Что думал тогда?
  Что было, что стало со мной?
Об этом не знать никому никогда
  Во всей этой жизни земной.
Колдунья, как прежде, всегда – молода,
  И разум мой – вечно с весной.

Колдунья, Колдунья, раскрыл твой обман
  Мне страшную тайну твою.
И красные ткани средь призрачных стран
  Сплетая, узоры я вью.
И весело полный шипящий стакан
  За жизнь, за Колдунью я пью!

Мне хочется снова дрожаний качели,
В той липовой роще, в деревне родной,
Где утром фиалки во мгле голубели,
Где мысли робели так странно весной.

Мне хочется снова быть кротким и нежным,
Быть снова ребенком, хотя бы в другом,
Но только б упиться бездонным, безбрежным,
В раю белоснежном, в раю голубом.

И, если любил я безумные ласки,
Я к ним остываю, совсем, навсегда,
Мне нравится вечер, и детские глазки,
И тихие сказки, и снова звезда.

Ранним утром я видал,
Как белеют маргаритки.
Я видал, меж тяжких скал,
  Золотые слитки.

В раннем детстве я любил
Тихий зал и шум на воле,
Полночь в безднах из светил,
  И росинки в поле.

В раннем детстве я проник
В тишь планет и в здешний ропот,
Я люблю – безумный крик,
  И нежнейший шепот.

Зачем мы торопимся к яркости чувства,
В которой всех красок роскошный закат?
Помедлим немного в преддверьях Искусства,
И мягким рассветом насытим наш взгляд.

Есть много прозрачных воздушных мечтаний
В начальных исканьях наивной души,
Есть много плавучих, как сон, очертаний
В предутренних тучках, в безвестной глуши.

Есть свежесть и тайна в младенческих взорах,
Там новые звезды в рожденьи своем,
Слагаются там откровенья, в которых
Мы, прежние, утренней жизнью живем.

И много стыдливости, розовой, зыбкой,
В девическом лике, не знавшем страстей,
С его полустертой смущенной улыбкой,
Без знания жизни, судьбы, и людей.

О, много есть чар в нерасцветших растеньях,
Что нам расцветут, через час, через миг.
Помедлим лелейно в своих наслажденьях, –
В истоках прозрачных так нежен родник.

Над окованной льдом глубиной я иду,
  И гляжу, и скольжу я на льду.
Лучезарна поверхность холодного льда,
  Но темна подо льдами вода.

Там в студенных садах, в тишине темноты,
  Цепенея, белеют цветы.
Дотянулся до льда несвободный цветок,
  Но на воздух он выйти не мог.

И в душе у меня хорошо и светло,
  Что-то к сердцу от сердца дошло.
О, лелейный цветок, ты дождешься весны,
  Подожди в тишине глубины.

Если даже теперь и пронзил бы ты лед,
  Этот воздух расцвет твой убьет.
О, прекрасный цветок, подожди до весны,
  Ты увидишь все лучшие сны.

От детских дней одна черта пленила
Мои мечты, в чьих зыбях таял сон,
В глаза печальный отблеск заронила,
В мой ум вошла как дальний тихий звон.