Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

Все бы, все бы было складно,
Да внезапно с ветерком
Стало сумрачно, прохладно,
Громыхнул далекий гром

Лодку Феи ветер, вея,
Опрокинул, – не со зла,
Но однако ж вправду Фея
Утонуть в реке могла.

Но она лишь усмехнулась,
Миг, – и в замок, до грозы,
Фея весело вернулась
На спине у стрекозы.

Солнце жаворонку силу петь дает,
Он до Солнца долетает и поет
Птичка жаворонок – певчим птичкам царь.
На совете птиц давно решили, встарь.

Но решенье птиц не принял соловей,
Он с обидой дожидается ночей
И как только означается Луна,
Соловьиная баллада всем слышна.

Фея молвила: Чего же спорить им?
Ну и глупые с решением своим.
После утра есть вечерняя заря,
В дни и ночи пусть нам будут два царя.

Пускала пузырики
В соломинку Фея.
Придворные лирики
Жужжали ей, рея: –
О, чудо-пузырики,
О, дивная Фея!

Пурпурные, синие,
Нежнее, чем в сказке.
Какие в них линии,
Какие в них краски!
Зеленые, синие,
Как детские глазки.

Но Фее наскучили
Жужжащие мошки.
Всегда ведь канючили
Они на дорожке.
Забавы замучили
Ей ручки и ножки.

Соломинку фейную
От Феи убрали.
Постельку лилейную
Готовить ей стали.
И песнь тиховейную
Ей сны напевали.

В сказке фейной, тиховейной,
Легкий Майский ветерок
Колыхнул цветок лилейный
Нашептал мне пенье строк.

И от Феи лунно-нежной
Бросил в песни мне цветы.
И умчался в мир безбрежный,
В новой жажде красоты.

А еще через минутку
Возвратился с гроздью роз:
«Я ушел, но это в шутку,
Я тебе цветов принес».

Я шел в лесу Лес темный был
  Так странно зачарован.
И сам кого-то я любил,
  И сам я был взволнован.

Кто так разнежил облака,
  Они совсем жемчужны?
И почему ручью река
  Поет: Мы будем дружны?

И почему так ландыш вдруг
  Вздохнул, в траве бледнея?
И почему так нежен луг?
  Ах, знаю? Это – Фея.

«Фея» – шепнули сирени,
  «Фея» – призыв был стрижа,
«Фея» – шепнули сквозь тени
  Ландыши, очи смежа.

«Фея», – сквозя изумрудно,
  Травки промолвила нить.
Фея вздохнула: Как трудно!
  Всех-то должна я любить.

Сегодня майские жуки
Не в меру были громки.
И позабыли червяки
Мне осветить потемки.

Пошла бранить я Светляка,
Чтоб не давать поблажки.
Споткнулась вдруг у стебелька
Ромашки или кашки.

И вот лежу я и гляжу,
Кто черный там крадется.
Никак ума не приложу,
А сердце бьется, бьется.

И молвил кто-то грубо так:
«Послушай-ка, гляди-ка».
Тут лампочку зажег Светляк,
И вижу я – улитка.

Ползет, расставила рога,
Вся мокрая такая.
«Ступай», – сказал Светляк, «в луга»,
Слегка ее толкая.

А я ему: «Вина твоя!
Где был? В гостях у мухи?»
И в эту ночь заснула я
Совсем-совсем не в духе.

Фея в печку поглядела.
Пламя искрилось и рдело.
Уголёчки от осины
Были ярки как рубины.

 И сказала Фея: Если,
 Здесь, пред пламенем горящим,
 Я сижу в узорном кресле,
 И довольна настоящим, –

  Вечно ль буду я довольна,
  Или краток будет срок?
  И вскричала тотчас: Больно! –
  Пал ей в ноги уголек.

Фея очень рассердилась.
Кресло быстро откатилось.
Отыскав в углу сандала,
Фея ножку врачевала.

 И, разгневавшись на печку,
 Призывает Фея гнома.
 Приказала человечку
 Делать, что ему знакомо.

  Тот скорее сыпать сажи,
  Все погасло в быстрый срок.
  Так темно, что страшно даже.
  Был наказан уголек!

  Царь муравейный
  С свитой фейной
Вздумал войну воевать.
  Всех он букашек,
  С кашек, с ромашек,
Хочет теперь убивать.

  Фея вздыхает,
  Фея не знает,
Как же теперь поступить.
  В Фее все нежно,
  Все безмятежно,
Страшное слово – убить.

  Но на защиту
  Легкую свиту
Фея скорей созывать.
  Мир комариный,
  Царь муравьиный
Выслал опасную рать.