Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

Жертва, жертва, нож вонзенный, ужас взора, кровь из груди,
Растоптанье, оскверненье, одураченные люди.
Прочь, кошмары, Ночь провальна, прочь, Дракон, и прочь, Змея,
Я люблю одну бездонность, это – Воля, это – Я.

Вера в Тени это только – мозговая паутина,
Призрак Дьявола – попутчик Привиденья-Исполина.
Против этих двух Бактерий прибегаю я к Лучу: –
Нет их больше! Нет их больше! Больше Чудищ не хочу!

Когда я думаю, как много есть Вселенных,
Как много было их, и будет вновь и вновь, –
Мне Небо кажется тюрьмой несчетных пленных,
Где свет закатности есть жертвенная кровь.

Опять разрушатся все спайки, склейки, скрепы,
Все связи рушатся, – и снова будет Тьма,
Пляс жадных атомов, чудовищно-свирепый,
Циклон незримостей, стихийная Чума.

И вновь сомкнет, скует водоворот спиральный,
Звено упорное сложившихся планет,
И странной музыкой, безгласной и печальной,
В эфирных пропастях польется звездный свет.

И как в былые дни, чтоб прочным было зданье,
Под основание бывал живой зарыт,
В блестящих звездностях есть бешенство страданья,
Лучист Дворец Небес, но он из тяжких плит.

Мучительная слитность
Волны с волной, волны с волной, в туманной неразрывности.
Томленье, беззащитность
Всех наших дум, всем наших снов, во всей их страшной дивности.

Волна волной быть хочет,
Но прочь уйти от прочих волн никак нельзя в Безбрежности.
И сердцу ум пророчит,
Что каждый миг, что каждый луч есть отблеск Безнадежности.

Волны морей, безпредельно – пустынно – шумящие,
Бог Океан, многогласно – печально – взывающий,
Пенные ткани, бесцельно – воздушно – летящие,
Брызги с воздушностью, призрачно – сказочно – тающей.

Горькие воды, туманно – холодно – безбрежные,
Долгий напев, бесконечно – томительно – длительный.
Волны морей, бесконца – бесконца – безнадежные,
Бог Океан, неоглядно – темно – утомительный.

Изначально горенье Желанья,
А из пламени – волны повторные,
И рождаются в Небе сиянья,
И горят их сплетенья узорные.

Неоглядны просторы морские,
Незнакомы с уютом и с жалостью,
Каждый миг эти воды – другие,
Полны тьмою, лазурностью, алостью.

Им лишь этим и можно упиться,
Красотою оттенков различия,
Загораться, носиться, кружиться,
И взметаться, и жаждать величия.

Если ж волны предельны, усталы,
В безднах Мира, стеной онемелою,
Возникают высокие скалы,
Чтоб разбиться им пеною белою.

Мудрецы говорят: описать нам Его невозможно,
Трижды темная Тайна, хоть Он – ослепительный Свет.

Лишь скажи утвержденье, – оно уж наверное ложно,
Все реченья о Нем начинаются с возгласа: «Нет».

Нет в Нем скорби, ни жизни, ни смерти, ни снов, ни движенья,
Но, скорбя со скорбящим, с живущим живет Он как брат.

И повсюду, во всем, ты увидишь Его отраженья,
Он в зрачках у тебя, Он твой первый, последний твой взгляд.

Не терзайся, душа, если речь рассказать неспособна
То, что, будучи Словом, бежит от несчетности слов.

Капля каждая – видишь – играет и искрится дробно,
И не капле явить Океан, без теснин берегов.

Мудрецы – говорят. Но не медли, душа, с мудрецами,
Если хочешь побыть с тем, Кто в каждой песчинке пустынь.

Видишь – горы горят снеговыми своими венцами?
Их молчанье – с душой, их молчанье есть область святынь.

Лишь вступи в этот мир, или пенью внимай Океана, –
Ты вздохнешь и поймешь, что беседует Кто-то с тобой,

И закроется в сердце глубокая алая рана,
И утонет душа в Белизне, в глубине голубой.

Далеко идут – идут пути.
Ждут ли нас, в конце их, за горами?
Есть ли Бог? Он сжалится ль над нами?
Есть ли Бог, и как Его найти?

Затаив невыраженный вздох,
Я прошел несчетные дороги.
Мозг болит, болят глаза и ноги.
Я не знаю, братья, есть ли Бог.

Все устали в тягостном пути.
Вот, теперь последняя дорога.
Если даже здесь не встретим Бога,
Больше негде Бога нам найти.