Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

Я вновь хочу быть нежным,
Быть кротким навсегда,
Прозрачным и безбрежным,
Как воздух и вода.

Безоблачно прекрасным,
Как зеркало мечты,
Непонятым и ясным,
Как небо и цветы.

Я вновь хочу быть сонным,
Быть в грезе голубой,
И быть в тебя влюбленным,
И быть всегда с тобой.

Серебряные звезды, я сердце вам отдам,
Но только вы скажите – вы что ночным цветам
Сюда сияньем льете, сияя вечно там?

Серебряные мысли полночной тишины,
Вы нежны и нарядны на Празднике Весны,
Но что в вас тайно дышит? Какие в звездах сны?

Серебряные воды просторов неземных,
В зеркальностях Природы какой поете стих?
Вселенские озера! Потоки вод живых!

Так молча звезды с сердцем старался я сплести,
Душой своей вздыхая у Млечного Пути,
И талисман мечтая меж дружных звезд найти.

Я спрашивал, я слышал незримую струну,
Забыл, глядел ли в Небо, в свою ли глубину,
Но я любил, лелеял влюбленность и Весну.

Душа моя дрожала от пенья тайных строк,
В душе моей раскрылся неведомый цветок,
Узнать его названье я никогда не мог.

Но весь я полон пенья, сиянья странных снов,
О, праздник обрученья Небес и лепестков,
О, таинство венчанья созвездий и цветов!

Светлый голос мандолины сладкой лаской прозвучал.
Точно кто-то поцелуй мой с поцелуем обвенчал.

Точно кто-то, властным словом, вызвав к жизни брызги струй,
Дал им литься, дал им слиться в долгий влажный поцелуй.

О, Неаполь! Волны Моря! Афродиты колыбель!
Легкий звон растет, лелея. Веет млеющий Апрель.

Белый снег в горах растаял, блеском влажности плывет.
Капля с каплей тесно слиты, ключ звенит, и ключ зовет.

Возвеличились, запели, закипели ручейки,
И в русле, как в колыбели, стало тесно для реки.

И река, в своем стремленьи, впала в Море, в блеск и гул,
В пенной зыби, в смутном пеньи, призрак ласковый мелькнул.

Губы нежный цвет коралла, очерк бледного лица,
Струи, струи, поцелуи, струи, струи, без конца.

Сладкий голос мандолины, Итальянский светлый сон,
Нежный с нежным, близок мысли, юный с юным, в Жизнь влюблен.

Вновь и вновь струятся строки
Звучно-сладостных стихов,
Снова зыблются намеки,
Вновь ищу во тьме грехов.

Темной ночью, глухо спящей,
Еле слышно в сад иду,
И под чащей шелестящей
С красотою речь веду.

«Красота моя, ты любишь?
Если любишь, будь моей».
«Милый, ты меня погубишь,
Милый, милый, пожалей».

Миг борьбы взаимно-нежной,
Спешный, слышный стук сердец,
Свет незримый, свет безбрежный, –
О, блаженство! Наконец!

Мглой ночною, черноокой,
Много скрыто жгучих снов.
«Милый, милый, ты – жестокий!»
В оправданье нужно ль слов?

Тот, кто любит, разве губит,
Раз желанное берет?
Он лишь нежит, он голубит,
В сердце мед он сладко льет.

И не ночью ли глубокой,
О, блаженство красоты,
Под лазурью звездоокой
Дышат нежные цветы?

Не во тьме ли, опьяненный,
Мглу поит ночной цветок,
Не жалея, что влюбленный,
Наконец, раскрыться мог?

Легкий лист, на липе млея,
  Лунный луч в себя вобрал.
Спит зеленая аллея,
  Лишь вверху поет хорал.

Это – лунное томленье,
  С нежным вешним ветерком,
Легкость ласк влагает в пенье
  Лип, загрезивших кругом.

И в истоме замиранья
  Их вершины в сладком сне
Слышат лунное сиянье,
  Слышат ветер в вышине.

Свет Луны и ветер вешний,
  Бледный ландыш спит в тени,
Грезя, видит сон нездешний,
  Дню хранит свои огни.

Полон зыблемого звона,
  Легкой грезы и весны,
С голубого небосклона
  Принимает луч Луны

Лик Луны, любовь лелея,
  Мир чарует с высоты.
Спит зеленая аллея,
  Спят деревья и цветы.

О забытом трубадуре, что ушел в иной предел,
Было сказано, что стройно он слагал слова и пел
И не только пел он песни, но умел их записать,
В знаки, в строки, и в намеки жемчуг чувства нанизать.