Александр Блок - Лирика. Поэмы

Двоих желание сплело…)

И там – за бурей музыкальной —

Вдруг возникал (как и тогда)

Какой-то образ – грустный, дальный,

Непостижимый никогда…

И крылья белые в лазури,

И неземная тишина…

Но эта тихая струна

Тонула в музыкальной буре…

Что ж стало? – Всё, что быть должно:

Рукопожатья, разговоры,

Потупленные долу взоры…

Грядущее отделено

Едва приметною чертою

От настоящего… Он стал

Своим в семье. Он красотою

Меньшую дочь очаровал.

И царство (царством не владея)

Он обещал ей. И ему

Она поверила, бледнея…

И дом ее родной в тюрьму

Он превратил (хотя нимало

С тюрьмой не сходствовал сей дом…)

Но чуждо, пусто, дико стало

Всё, прежде милое, кругом —

Под этим странным обаяньем

Сулящих новое речей,

Под этим демонским мерцаньем

Сверлящих пламенем очей…

Он – жизнь, он – счастье, он – стихия,

Она нашла героя в нем, —

И вся семья, и все родные

Претят, мешают ей во всем,

И всё ее волненье множит…

Она не ведает сама,

Что уж кокетничать не может.

Она – почти сошла с ума…

А он? —

Он медлит; сам не знает,

Зачем он медлит, для чего?

И ведь нимало не прельщает

Армейский демонизм его…

Нет, мой герой довольно тонок

И прозорлив, чтобы не знать,

Как бедный мучится ребенок,

Что счастие ребенку дать —

Теперь – в его единой власти…

Нет, нет… но замерли в груди

Доселе пламенные страсти,

И кто-то шепчет: погоди…

То – ум холодный, ум жестокий

Вступил в нежданные права…

То – муку жизни одинокой

Предугадала голова…

«Нет, он не любит, он играет, —

Твердит она, судьбу кляня:—

За что терзает и пугает

Он беззащитную, меня…

Он объясненья не торопит,

Как будто сам чего-то ждет…»

(Смотри: так хищник силы копит:

Сейчас – больным крылом взмахнет,

На луг опустится бесшумно

И будет пить живую кровь

Уже от ужаса – безумной

Дрожащей жертвы…) – Вот – любовь

Того вампирственного века,

Который превратил в калек

Достойных званья человека!

Будь трижды проклят, жалкий век!

Другой жених на этом месте

Давно отряс бы прах от ног,

Но мой герой был слишком честен

И обмануть ее не мог:

Он не гордился нравом странным,

И было знать ему дано,

Что демоном и Дон-Жуаном

В тот век вести себя – смешно…

Он много знал – себе на горе,

Слывя недаром «чудаком»

В том дружном человечьем хоре,

Который часто мы зовем

(Промеж себя) – бараньим стадом…

Но – «глас народа – божий глас»,

И это чаще помнить надо,

Хотя бы, например, сейчас:

Когда б он был глупей немного

(Его ль, однако, в том вина?),—

Быть может, лучшую дорогу

Себе избрать могла она,

И, может быть, с такою нежной

Дворянской девушкой связав

Свой рок холодный и мятежный, —

Герой мой был совсем не прав…

Но всё пошло неотвратимо

Своим путем. Уж лист, шурша,

Крутился. И неудержимо

У дома старилась душа.

Переговоры о Балканах

Уж дипломаты повели,

Войска пришли и спать легли,

Нева закуталась в туманах,

И штатские пошли дела,

И штатские пошли вопросы:

Аресты, обыски, доносы

И покушенья – без числа…

И книжной крысой настоящей

Мой Байрон стал средь этой мглы;

Он диссертацией блестящей

Стяжал отменные хвалы

И принял кафедру в Варшаве…

Готовясь лекции читать,

Запутанный в гражданском праве,

С душой, начавшей уставать, —

Он скромно предложил ей руку,

Связал ее с своей судьбой,

И в даль увез ее с собой,

Уже питая в сердце скуку, —

Чтобы жена с ним до звезды

Делила книжные труды…

Прошло два года. Грянул взрыв

С Екатеринина канала,

Россию облаком покрыв.

Всё издалёка предвещало,

Что час свершится роковой,

Что выпадет такая карта…

И этот века час дневной —

Последний – назван первым марта.

В семье – печаль. Упразднена

Как будто часть ее большая;

Всех веселила дочь меньшая,

Но из семьи ушла она,

А жить – и путанно, и трудно:

То – над Россией дым стоит,

Отец, седея, в дым глядит…

Тоска! От дочки вести скудны…

Вдруг – возвращается она…

Что с ней? Как стан прозрачный тонок!

Худа, измучена, бледна…

И на руках лежит ребенок.

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и мгла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла,

И не было ни дня, ни ночи,