Дмитрий Быков - Ясно. Новые стихи и письма счастья

И вот в эти как раз переломные семь или пять убывающих дней мне понятно, что лучше не станет совсем, а пожалуй, что даже трудней. Ни надежд, ни покоя, ни воли вразнос, ни отмены запретов и виз, то есть «солнце на лето, зима на мороз» – наш не только природный девиз. Может, прелесть и кроется в этом одном, выделяющем день из трехсот, предвкушенье того, что грядет перелом – но чудес никаких не несет. Я люблю это чувство – как учит Орфей, отрешившись от слез и соплей. Как-то лучше, когда холодней и светлей: холодней, и трудней, и светлей.

Чем злит меня российский эмигрант, в изгнании обычно неповинный? Куда б ни шел, как пела Эми Грант [3], – он к Родине привязан пуповиной. Тому назад, подумать, тридцать лет заветную черту переступивший, он мог бы успокоиться – но нет! Следит, как за любовницею бывшей: ревнует, гуглит, шарит в соцсетях. Уста кривит привычная усмешка: достаточно ль она на всех путях беспомощна, бездарна, безуспешна? Вглядится в искаженные черты – обрюзгшая, измученная самка: «О Господи, какая стала ты!» – и некому спросить: какой ты сам-то? Другой уже забыл бы двадцать раз, увлекшись новым радостным соитьем, – но, видно, расставание для нас останется единственным событьем. А вдруг она там чувствует вину, как в бентоновском фильме бедный Дастин [4]? А вдруг она там счастлива? Да ну, не может быть. Ведь я же тут несчастен, хоть всю свою френдленту обреку на глянцевый парад фотоискусства: смотрите, я на фоне барбекю, жены, детей, собаки, кошки, скунса, коллег, прабабки, дома, дома-два… Смотри, как я вписался в штат Огайо! Все для того, чтоб видела Москва. И та, другая. Но ведь та, другая, – уже другая, ты старался зря, за призраком неслась твоя погоня. Нет жалости, воспоминаний, зла, нет зависти. Там просто все другое. Другие стены, запахи, кровать, другой ковер, другой узор на ворсе… Их лишь одно способно задевать – коль ты о них не помнишь вовсе.

Вовсе.

И вот что я скажу на этот раз, назло твоим клевретам и плебеям, не зная сам, к кому на этот раз я обращаюсь (видимо, к обеим): метаться – грех, судьба не черновик, язык не сбросить, жизни не исправить, бежать я не намерен, я привык, мне страшно на таких тебя оставить, иллюзий нет, на всех один позор, прогресса я не ждал и не дождался – и не припас на случай наших ссор ни дома-два, ни тайного гражданства, ни бунгало на южном берегу, хоть мне оно и грезилось когда-то… Но если я действительно сбегу, то убегу всерьез и без возврата. Когда ликует всяческая гнусь, мне трудно с ней испытывать единство. Я так тебя люблю, что обойдусь, когда пойму, что ты переродишься.

Не буду изучать заветных карт, нейтральную воображая зону; не буду повторять, как Галич-бард, что прибегу по первому же зову, рыдать не стану, рук не подыму, не буду дожидаться перестройки… Я так тебя люблю лишь потому, что сам себя нашел не на помойке. Меня не привлекают чуждый флаг и птицы экзотических расцветок, но я не совмещаю «так и так». Я только так умею – или этак. Я памятлив, и память – мой гарант от всяческой сопливой ностальгии. Я нетипичный русский эмигрант, и я тебе нужнее, чем другие. Мне ни к чему ни дружба, ни среда, я не умею каяться лирично – и если я уйду, то навсегда.

Поэтому веди себя прилично.

Пьеса

Школа жен

От переводчика

В 2012 году театр-студия Олега Табакова заказал мне новый перевод мольеровской «Школы жен» – вольный, то есть с неизбежными сокращениями и, если потребуется, привязками к современности. Осовременивать Мольера практически не пришлось, длинноты в некоторых монологах я позволил себе ужать, но в остальном перед читателем вполне аутентичный текст. В своей постановке режиссер использовал примерно половину моего переложения, в остальном воспользовавшись старым добрым переводом Василия Гиппиуса. Никаких обид по этому поводу у меня нет, поскольку театр, заплатив за пьесу, волен с ней делать что угодно; однако мне хочется предложить читателю полную версию этой работы.

Дмитрий Быков

Действующие лица

Арнольф,иначе называемый господином

де ла Суш.

Агнеса,невинная молодая девушка, воспитанница Арнольфа.

Орас,возлюбленный Агнесы.

Ален,крестьянин, слуга Арнольфа.

Жоржетта,крестьянка, служанка Арнольфа.

Кризальд,друг Арнольфа.

Энрик,зять Кризальда.

Оронт,отец Ораса и близкий друг Арнольфа.