Евгений Нейштадт - Роман в сонетах (сборник)

Любит “грозные курьезы”,

Губит, весело лаская.

Я смеюсь, я несерьезен,

А поодаль – скорбь мирская.

Плачу я, а смех сквозь слезы

Снова радугой сверкает.

От таких противоречий

Можно потерять рассудок.

Он дрожит, как хвост овечий

От твоих обидных шуток.

Но обидеться серьезно

Не могу: доходит поздно.

Я писать не перестану

Для тебя и о тебе.

Не поможет – тайно стану

Предаваться ворожбе.

Может быть, пойду к цыгану

По вопросу о судьбе.

Может, вообще застряну

На метле в печной трубе.

Жаль, я против чертовщины,

Колдовства и штурмовщины:

Я – за планомерный труд.

Ибо знаю: ни кудесник,

Ни шабаш и ни воскресник

До добра не доведут.

Не знаю, зря или не зря

Я против суеверий:

Тринадцатого декабря

Ты отворила двери…

Был красным лист календаря,

Воскресным – день недели, [2]

И мы, короче говоря,

Друг друга разглядели.

Тринадцатого мая я

Тобою был отринут.

Тринадцатого декабря

Тобою снова принят.

А в январе сего числа

Ты ручку мне преподнесла.

Наверно, чтобы не было старо

То, что пишу я, своему поэту

Ты подарила вечное перо,

Похожее по форме на ракету.

Ракета: современно и остро.

Я понимаю современность эту —

Ракетой мысль взлетела над костром,

Сжигавшим тех, кто так же рвался к Свету.

Костер, зажженный Разумом в пещере,

Рассеял мрак, и отступили звери.

Но Разум вечно окружен зверьем,

И много жизней пламя погасило.

Так кто же победит в игре с огнем?

Добро иль зло? Рассудок или сила?

Как мой отец ухаживал за мамой?

Смешной вопрос, какой уж тут рассказ:

Нам не понять, какой бывала драмой

Любовь, что к жизни вызвала всех нас.

Но голос крови, властный и упрямый,

Живет во мне: я весь в отца сейчас.

И мне идти дорогой той же самой

К своей любви и тоже – в первый раз.

И вновь проблемы долга и морали,

И мне сомненье душу тяготит,

Что тот же путь я обрету едва ли:

Была война. На ней отец убит.

А мама, вспоминая говорит,

Что ей таких сонетов не писали.

Мы так близки: каких-то три квартала,

Всего каких-то семь минут ходьбы.

Не так уж много – и не так уж мало:

“Рукой подать” и все ж – “рука судьбы”.

Пожмем ее и все начнем сначала,

Забыв про “если” и отбросив “бы”,

Мне мало идола, мне мало идеала —

Как женщина пойми мои мольбы.

Пойми меня, как понимала прежде,

Простив неугомонному невежде

Его желанье дерзкое посметь

Тебя любить не будучи любимым…

Все в жизни поправимо. Только смерть

Все в жизни делает непоправимым.

“Кто любит – идет до конца.” [3]

Есть строчка такая у Грина…

А я – только-только с крыльца,

И где-то еще середина.

И много во мне от юнца —

Едва ли я – зрелый мужчина,

Но мне не скрывает лица

Зато никакая личина.

Я весь пред тобою раскрыт,

Как эти стихи – на ладони.

Не очень красивый на вид

Твой самый последний поклонник:

Личина не скроет лжеца —

Ему не дойти до “конца”.

С медицинской точки зрения

Объяснить все очень просто:

Все великие творения

Вызваны задержкой роста.

Если так, то без сомнения

Я совсем еще подросток:

Ты – мой первый день рождения,

У других их было по сто.

Ты – мой первый и единственный

День любви длиною в годы

В бесконечной и таинственной

Жизни матушки-природы.

Сомневаюсь только: та ли я

В этой жизни аномалия?

Ты меня не бойся: я – не гений.

Ты меня не бойся: я – не бог.

Вся моя поэзия – итог

Мне тобой подаренных мгновений.

Вся моя поэзия – поток

Вызванных тобою вдохновений,

А любовь – бурлящий кипяток

С паром в пузырьках стихотворений.

Во влюбленном в женщину мужчине

Страсть к стихам – весьма обычный дар.

Много может сделать страсти жар

По пути к заоблачной вершине,

Лишь заставь работать этот пар

В самой мощной паровой машине.

Вокруг во всю бесчинствует весна:

Все ожило – и листики, и птички.

И ожил я. Мне тоже – не до сна.

А до чего же мне? – До электрички.

Я не смеюсь, и шутка – не смешна.

(Не зря здесь не поставлены кавычки).