Низами Гянджеви: Искандер-наме

Кравчий, дух мой взнеси! Животворно вино!
Оживлюсь, если выпито будет оно,
А поглотит меня его пламя живое, —
Плоть недужную примет вино огневое.

Нам дороже всего нужных сведений свет,
В мире трудно ступать, если знания нет.
Тот высокого в мире достигнет удела,
Кто разумно взирает на каждое дело,
Кто с расчетом свои измеряет пути
И умеет поклажу от вора спасти.
Он того не отбросит от клади дорожной,
Что послужит в скитаниях службы надежной.
Полустертую шкуру, — и ту сохрани:
Ведь она пригодится в холодные дни.
В ледниках некий смертный сомкнул свои вежды,
Ибо теплой с собою не взял он одежды.

Говоривший о шахе, исполненном сил,
Так ответил тому, кто его вопросил:
Лишь в Армению ввел войско страшное Дарий,
Судный день наступил; все дымилось в пожаре.
Но не знал Искендер, что армяне в плену
И что полчища Дарий повел на войну.
Толпы скорбных росли, все стонали от горя
И вопили: «Иранцы у самого моря!»
Каждый путь, каждый горный грохочущий скат
Почернел от пришельцев, одетых в булат.
«Близок враг, — Искендеру сказал соглядатай, —
Но в пути опьянен он добычей богатой.
Если б царь захотел, то набегом ночным
Он сумел бы мгновенно разделаться с ним».
Царь ответил. Его изреченье гласило:
«Побеждает не тайно дневное светило.
Воровского пути не должно быть следа,
Если царственный вождь натянул повода».
И лазутчик второй так промолвил: «По странам
Столько ратей собрал тот, кто правит Ираном,
Что недаром знакомые с делом войны,
Сосчитать их желая, весьма смущены».
И реченье владыки опять прозвучало:
«Тот же нож ста быков не кромсает ли сало?!
И когда лютый волк разъярится вконец,
Не один ли он ринется в стадо овец?»
Смелым словом он вновь утвердил свою славу,
И ответ его войску пришелся по нраву.
Царь внимал возраставшим тревогам. Дракон
На румийской земле. К Руму движется он.
И когда сумрак тучи наполнился громом
И мечи в нем сверкнули сверканьем знакомым, —
Царь к дворцовым вратам созывать повелел
Всех владевших мечом, всех носителей стрел.
Из Египта, Руси и от франкской границы
Вслед румийцам отрядов текли вереницы.
И когда для их счета уж не было мер,
О храбрейших узнать пожелал Искендер.
Их шестьсот было тысяч, — мечтавших о бое
В одиночку и знавших оружье любое.
И когда общий сбор завершили сполна,
Царь собранье созвал без певцов и вина.
Собрались мудрецы из придворных и знати,
Чтоб на воск воспринять знаки царской печати.
И о Дарии речь и о деле войны
Начал дивный воитель среди тишины.
«Мощный царь, — он сказал, — столь достойный служенья,
Сжал в руке свой меч и возжаждал сраженья.
Что нам должно свершить? Примириться ли с ним
Иль сразиться? Ведь мы перед схваткой стоим.
Если смело свой меч мы не вынем из ножен,
Тотчас будет конец нашей славе положен.
Если ж я с венценосного скину венец,
Может быть, правосудью настанет конец.
Как из царства мне гнать порождение Кеев?
Мне ль желать, чтоб свершилось падение Кеев?
За такую заносчивость ждать я могу,
Что судьбою победа вручится врагу.
В чем решенье? Какою ступая дорогой,
Мы не будем судьбою наказаны строгой?

Вы, на мудрость простершие ваши права,
Дайте нужный ответ мне на эти слова». :
Те, чье знанье весь мир было взвесить готово,
Со вниманьем прослушали царское слово,
И когда для ответа настала пора,
Властелину земли пожелали добра:
«Да цветет это царское древо, чья сила
Велика и о мощи своей возгласила!
Пусть держава твоя будет вечно жива,
Пусть врага твоего упадет голова!
Все слова твои — свет. Весь исполнен ты света,
Для чего тебе светоч людского совета?
Но коль нам на совет повелел ты прийти,
Мы пришли. Ослушанье у нас не в чести.
Вот что в мысли приходит носителям знанья
И мужам хитроумным, достойным признанья:
Если ненависть жжет злое сердце врага
И ему только гибель твоя дорога,
Злость и ты разожги! К неизменным удачам
На коне нашей злости мы яростно скачем.
Юный ты кипарис, ива старая — он.
Кипарис ведь не может быть с ивой сравнен!
Сад зарос, и садовнику ведь не впервые
Подрубать в старых зарослях ветви кривые.
В шелк прекрасного царства, как блещущий день
Мир — благую невесту — о светлый, одень!
Враг — насильник. Низвергнуть насильника злого, —
Нет у подданных Дария в сердце иного!
Что страшиться врага, если враг твой таков
Что и в доме своем он имеет врагов!
Зачеркни ты каламом правление злое,
Чтоб народ позабыл все насилье былое.
Коль пресытилось царство врагом твоим, — в бой
Выходи, и да будет он сброшен тобой!
Печь готова, сажай в нее противни с хлебом.
Мчать коня на врага тебе велено небом.
Мы к стопам твоим мысли сложили. Меж нас;
Несогласия нет. Наш ты выслушал глас.
Кто к желанью царя здесь не сделал бы шага?
В чьем бы сердце сыскалась такая отвага?»
Но сказали мужи, все решив меж собой,
Что владыке нельзя первым ринуться в бой.
Должно вызова ждать, уваженье имея
К достославному трону великого Кея.
И тогда, руководствуясь мудростью слов
Многодумных наставников и мудрецов,
Царь, в согласии с ними свой замысел строя,
Порешил выйти с войском, готовясь для боя.
В некий день, от крутящихся в небе времен
Получив предвещанье счастливое, он,
Под знаменами встав, своим царским указом
Повелел всем войскам своим выступить разом.
И воссел на коня всеми славимый шах,
Неизменной победой владевший в боях.
Этот лев был с мечом… не с ключом ли, которым
Он весь мир отмыкал своим натиском скорым?
Все войска были — пчелы с их множеством жал.
Столько пчел все же в ульях никто не держал,
Создавая свой знак, чтоб явить свое пламя,
Вспомнил он Феридуна победное знамя.
И когда звездный ход открывается нам,
В час, когда небосвод ласков к верным сынам,
Выше Кеева стяга, прельщавшие око,
Волны синей парчи укрепил он высоко.
Пятьдесят было в древке аришей; оно
Из сосны было стругано?: сотворено.
И дракон был на стяге сапфировом вышит,
И казалось взиравшим: он пламенем пышет.
Выше — черные кисти, как грозную тьму,
Опускали по древку свою бахрому.
За фарсанги могли видеть все без усилья:
Черный реет орел, вскинув яркие крылья.
Вел войска полыхавший в отваге дракон.
Пред войсками вздымался на стяге дракон.
Клубы пыли сей смуты весь мир затемнили.
Что принудило к распре? Лишь пригоршня пыли!
Но на землю — на серую кошку — права
Не возьмешь ни по-волчьи, ни с храбростью льва.
Мир — неверная снедь: есть в ней сладость, но рядом
Вкусишь печени горечь, столь схожую с ядом.
Свод простерт над землей, нам погибель суля.
Небосвод — чаша с кровью, а с прахом — земля.
Гибель шлют они всем, тело смертное руша,
Ведь на них запеклась даже кровь Сиавуша.
Коль земля все, что скрыла, явила бы вновь,—
Все просторы земли затопила бы кровь.
Ты — беспомощен; области смертные — строги:
В их предел для помощника нету дороги.
Но коль помощь не внидет в сей замкнутый край,
Что напрасно взывать? Примирись. Не взывай.
Сделай угол свой крепостью. Помощь другая
Лишь в молчанье. Молчи, сам себе помогая.