Роберт Рождественский: Мы долгое эхо друг друга (сборник)

Плати за то, что целовал,
словами – вечными, как прошлое…
Зачем учился ты словам?
Скажи мне что-нибудь хорошее…

За то, что ты не опроверг
все мужество мое нарочное,
за бабий век, недлинный век —
скажи мне что-нибудь хорошее…»

Святая и неосторожная,
чего ты просишь? Правды? Лжи?..
Но шепчет женщина: «Скажи!
Скажи мне что-нибудь хорошее…»

У сердца
есть радар.
Когда-то,
в ту весну
тебя я угадал.
Из тысячи.
Одну.
У сердца
есть радар.
Поверил я в него…
Тебя я увидал
задолго до того,
как повстречались мы.
Задолго до теперь.
До длинной
кутерьмы
находок и потерь…
Прожгло остаток сна,
почудилось:
«Гляди!
Ты видишь? —
Вот она…»
И екнуло в груди.
Радар обозначал
твой смех.
Движенья рук.
И странную печаль.
И вкрадчивых подруг,
Я знал твоих гостей.
Застолья до утра.
Твой дом.
Твою постель.
Дрожь
твоего бедра.
Я знал,
чем ты живешь.
Что ешь.
Куда идешь.
Я знал,
чьи письма рвешь.
И от кого их ждешь.
Я знал,
в чем ты права.
О чем мечтаешь ты.
Знал все твои слова.
И платья.
И цветы.
И абажур в окне.
И скверик на пути,
где предстояло мне
«люблю» —
произнести…
Все знал я до того,
как встретился с тобой…
Но до сих пор —
слепой!
Не знаю
ничего.

Я видел, как по Праге,
с прохожими
встречаясь,
нейлоновое платье
на плечиках качалось.
Качалось —
незатейливое,
цвета румянца.
Качалось
отдельно,
чтобы не помяться.
Несла его
девушка, —
как счастье, несла.
Девушка зардевшаяся
на танцы шла…

Но почему я вздрогнул
и холодок —
по коже, —
весенняя дорога
похожа!
Похожа!
С цветов,
зарей вымытых,
сбивая росу,
я на руках вытянутых
сердце несу…

Идти неудобно —
улицы
круты…
Несу я сердце
к дому,
в котором —
ты.
Какое это сердце —
тебе
разглядеть.
Какое это сердце —
тебе
владеть!..
Веришь или не веришь, —
возьми его,
прошу…

Я позвоню у двери
и сердце положу…
А ты опять рассердишься, —
есть из-за чего.
А ты не примешь
сердца,
сердца моего…
Я это знаю, знаю —
и все же иду…

Улица
сквозная
пророчит беду.
А людям удивительно:
человек идет
и на руках
вытянутых
сердце
несет…

Мне все труднее
пишется.
Мне все сложнее
видится.
Мгновеньями летят года, —
хоть смейся,
хоть реви…
И я из дома убежал,
чтоб наконец-то вырваться
из радиуса действия
обыденной любви.
Я был самонадеян.
Сел в самолет.
Обрадовался.
От молчаливой женщины
решительно уехал.
Но все равно остался
в знакомом очень
радиусе.
Слова ее,
глаза ее
во мне звучали
эхом.
Невероятный радиус!
Как от него
избавиться?
Непостижимый радиус!
Нет никакого сладу.
И я на этом радиусе —
как на булавке
бабочка…
И больно мне,
и весело,
и тяжело,
и сладко…
О, радиусы действия!
Радиусы действия!
Они – во мне,
они – в любом,
и никакой
межи!
Есть радиусы действия
у гнева и у дерзости.
Есть радиусы действия
у правды и у лжи.
Есть радиусы действия
у подлости и злобы —
глухие,
затаенные,
сулящие беду…
Есть радиусы действия
единственного слова.
А я всю жизнь ищу его.
И, может быть,
найду.
А может,
мне
не суждено…
Летят неразделенные
года!
Но, вопреки всему,
я счастлив
оттого,
что есть на свете женщина,
судьбой приговоренная
жить
в радиусе действия
сердца моего!..