Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

«Горе нам! Как устоим под лавинами?
Камень и в гору догонит бегущего.
Остановись же и меч наточи на нем
Именем отчего духа могучего…»

Вспыхнула в буре сомнений неистовых
Мысль о бессмертии солнечным блеском,
Жернов седой прогремел свою исповедь,
Чтобы вкушал спокойно ты хлеб свой.

И обуздать поспешил ты желания,
Путь ты избрал к полуночной столице;
Может быть, книгу создашь ты в скитании,
Выстроишь храм и в нем будешь молиться.

Жил я в Картли, пел я над потоком,
Над осенним изобильным током.
Как плющом, теперь обвит я горем,
Стал я садом, срубленным под корень,
Одиноким стал я сиротой.

Знал я сладость пламенного лета,
Горной ежевики, гроздий Мцхета.
И земле я поклонился низко.
Ангел осенил меня кинцвисский,
Ибо я не предал край родной.

Жницу я любил с серпом блестящим,
В море нив тихонько шелестящим,
Ветерок вечерний придорожный,
Дым костра, овчарки лай тревожный,
И свирель, и оклик пастухов.

Я скитался долго на чужбине
И построил дом на Украине.
Поднял новь, засеял, как бывало,
Жег костры и пел — да не хватало
Слушателя у моих стихов.

Так кому ж я вверю сердца слезы —
Богу? Высоте облачно-грозной?
Соловей над розою долины —
Притча ль то? Не так ли Украина
Ныне петь заставила меня.

Сад люблю, весну в степном просторе.
Но душа пылает — факел горя.
Для кого, зачем я песнь слагаю?
Волен я, а радости не знаю.
Скорбь моя состарила меня.

Жуки гудели в воздухе, и вечер,
Густея, мглою степи заволок.
Примчался раненный в ущелье ветер
И на кургане, как казак, прилег.

А ты впивал кукушки зов щемящий,
Украинских и русских песен строй
И голос ливня, весело гремящий,
Навек залюбовавшись их игрой.

И песни те и вещий голос птицы,
Как звон и грохот тронувшихся льдов,
Подхватывал ты огненной страницей
Пылавших вдохновением годов.

И русских песен родники-глубины
С родными голосами ты сплетал,
России голос, голос Украины
Навек с судьбой грузина сочетал,

Дабы одной бессмертной вспыхнуть песней —
Чтоб радугой трехцветной жили в ней
И хоры дальних звезд в небесной бездне,
И след скитаний горьких юных дней.

Поистине постиг ты жизни недра
И в книге мудрой крылья развернул,
В ней с вешним трепетом степного ветра
Ты сочетал обвалов горных гул.

Три голоса зажег ты тростниковым
Своим пером и вместе их связал.
О братстве трех народов тихим словом,
О дружбе их впервые ты сказал.

Я звал тебя, — пропел полночный петел,
И голос твой из книги мне ответил.

Ты птицеловом звуков прожил в мире.
В тысячеустый песенный обвал,
В цветущий буйно сад своих шаири
Ты горести отчизны врифмовал.

Без счета звуков, сокровенных, полных, —
Жужжат ли ульи, ветви ль шелестят.
Ликует каждый голос, как подсолнух,
В густой листве зозуленьки грустят.

И свиста соловьиного услада
Гремит над купой каждого стиха.
Творец откроет утром двери сада,
Едва услышит песню пастуха.

И соловьиным щелканьем и звоном
Сияет ночь, как тысячей зарниц.
Одним лишь не позволено воронам
Наполнить криком светлый сад страниц.

А сам поэт скорбит. Он каждый листик
Здесь милосердной оросит слезой.
Родства он ищет в плеске, звоне, свисте,
Грузинский стих кладет на лад чужой.

Он одинок, а для души — безводье,
Коль у поэта слушателя нет.
Витают голоса, звучат в природе —
Для жизни нужен каждому ответ.

О, как он жаждет встретиться с собратом —
В сад повести, на ток его позвать,
Чтоб мысль грузина с родственным ей ладом
Великой песни русской сочетать.

И девушка из Зубовки протянет
Ему дорогой сорванный цветок.
Курганы туча низкая туманит,
На Каспий тянет свежий ветерок.

Но беды Картли в стих неудержимо
Врываются, чтоб ведал их народ…
Душа Сковороды проходит мимо
И славу миру светлому поет.

Как свечи, голоса горят высоко —
Свечам подобны, цвету миндаля.
И богоматери лазурный локон,
Звеня в душе, струится на поля.