Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

В Сванетии
меня
ты бьешь, как птицу, влет,
застреленный тобой,
я падаю, как птица.
Долинную жару
высокогорный лед
не в силах остудить —
она во мне клубится.

В Сванетию тропа
вторгается, как весть,
в раздумье облака
толпятся над поляной.
Заоблачных вершин
в Сванетии не счесть,
но ты — превыше всех
в Сванетии туманной.

Теперь и сам я думаю: ужели
по той дороге, странник и чудак,
я проходил?
Горвашское ущелье,
о, подтверди, что это было так.

Я проходил. И детскую прилежность
твоей походки я увидел.
Ты
за мужем шла покорная,
но нежность,
сиянье нежности взошло из темноты.

Наши глаза увиделись.
Ревниво
взглянул твой муж.
Но как это давно
случилось.
И спасла меня равнина,
где было мне состариться дано.

Однако повезло тому, другому, —
не ведая опасности в пути,
по той дороге он дошел до дому,
никто не помешал ему дойти.

Не гикнули с откоса печенеги,
не ухватились за косы твои,
не растрепали их.
Не почернели
глаза твои от страха и любви.

И, так и не изведавшая муки,
ты канула, как бедная звезда.
На белом муле, о, на белом муле
в Ушгули ты спустилась навсегда.

Но всё равно — на этом перевале
ликует и живет твоя краса.
О, как лукавили, как горевали
глаза твои, прекрасные глаза.

А после — шаль висела у огня,
и волосы, не знавшие законов
прически, отряхнулись от заколок
и медленно обволокли меня.

Я в них входил, как бы входил в туман
в горах Сванетских, чтобы там погибнуть,
и все-таки я их не мог покинуть,
и я плутал в них и впадал в обман.

Так погибал я в облаке твоем.
Ты догадалась — и встряхнула ситом,
пахнуло запахом земным и сытым,
и хлеб ячменный мы пекли вдвоем.

Очаг дышал всё жарче, всё сильней.
О, как похожи были ты и пламя,
как вы горели трепетно и плавно,
и я гостил меж этих двух огней.

Ты находилась рядом и вокруг,
но в лепете невнятного наречья,
изогнутою, около Двуречья
тебя увидеть захотел я вдруг.

Чуть не сказал тебе я: «О лоза,
о нежная, расцветшая так рано…»
В Сванетии не знают винограда,
я не сказал. И я закрыл глаза.

Расстались мы. И вот, скорей старик,
чем мальчик, не справляюсь я с собою
и наклоняюсь головой седою,
и надо мной опять туман стоит.

Верни меня к твоим словам, к рукам.
Задуманное облакам поведай,
я догадаюсь — по дождю, по ветру.
Прошу тебя, поведай облакам!

Передо мной не гаснут две вершины —
Я их люблю, они живут во мне, —
Два в облаках парящих исполина,
Тетнульд и Ушба в снежной седине.

Двух альпинистов две горы позвали,
И лег их след на синих ледниках.
Туман и стужу преодолевали,
Как туры настоящие, в горах.

Мне видится, как два отважных брата
Ступени по льду скользкому кладут.
Угрюмы горы, тучами объяты,
И высоту без боя не сдадут.

Укутались вершины снежной шубой,
Висит обвал в зловещей вышине.
С Тетнульдом грозным, со свирепой Ушбой
Они вступили в спор на крутизне.

Бушует снег, летит сухой, колючий,
И град шумит, и брата брат зовет.
«Эгей!» — звучит с Тетнульда из-за тучи.
Второй от Ушбы голос подает.

Два храбрых сердца да Тетнульд и Ушба…
И, прозвенев в холодном серебре,
Сквозь дождь и снег, как мост любви и дружбы,
Зов протянулся от горы к горе.

Там, в облаках тумана ледяного,
Бой одному последний предстоит,
На волоске повисла жизнь другого;
Кругом безмолвье звонкое царит.

Сверкнула молния в крутых изломах,
Дыша бедой, лавина понеслась.
И старший брат впервые сделал промах,
И младшего веревка сорвалась.

Большому горю слезы не услада —
Крутой дорогой, презирая страх,
Сестра пойдет на льдистые громады,
Чтоб письма братьев отыскать в горах.

Она идет по их следам упорно,
Ревниво на вершины гор глядит.
С Тетнульда снег белеет в косах черных,
В плаще дыханье Ушбы шелестит.