— Тётка! Обижусь, ей-богу! Лучше хорошее чего расскажи. Потом, когда Ваня ушёл, она принялась думать, прикидывать.
У Серёжи дочка, может, Бог даст, ещё детишки будут. А Ваня то ли женится, то ли нет, кто его, шалопута, знает. И девчонки что-то никак наследниками не обзаведутся. Куда им, молодым, торопиться?.. Если же не по уму, а по сердцу, то Ваня, получается, самый любимый. Она никому об этом не говорит, не надо. В семье все равны должны быть, а то и до свары недалеко… Их вот было четыре брата, две сестры, дружно жили… После войны остались она да брат. Серёжка. Веселый он до войны был, на гармони играл — заслушаешься. Вернулся с одной рукой, весь перекалеченный. И прожил, считай, недолго совсем. В каком он году-то умер? Ну да, в том же, в котором Хрущёва сняли…
Ветеран Великой Отечественной войны Клавдия Михайловна Сомова умерла накануне своего дня рождения. В канун дня Победы. Хоронили её все соседи, весь городской Совет ветеранов. И внучатые племянники — Серёжа, Диана, Эвелина.
Капитан ОМОНа Иван Викторович Сомов вернулся из очередной командировки только через два месяца. Купил красного вина, пришел к тёткиной могиле, помянул.
В тот же вечер ему позвонила Эвелина:
— Ты представляешь, братец твой нам всем нос натянул! То-то он у тетки дневал и ночевал! Она ему квартиру подписала, а мы все умылись, вот!
Серега встретил брата мрачно.
— Ты б ещё попозже заявился, ребенок спит! Это вместо «здрассьте». А потом:
— Прикинь, тётка этим курам, Дианке с Эвелинкой, по сберкнижке оставила. Там, по моим прикидкам, тыщ по пятьдесят-шестьдесят. У тетки пенсия была хорошая, тратить некуда, вот она и копила. Можно подумать, им без этих денег — ну никак. Одна в банке работает, вторая три точки на рынке держит. А тут крутишься, как проклятый, колымишь…
— Серёг, ты мне альбомы теткины отдай, а? Они тебе всё равно без надобности.
В последние годы она не фотографировалась. А раньше — часто. С коллективом своей больницы. С друзьями. С соседями. С братом, то есть с дедушкой Серёжей… Вот это да, отец, оказывается, в молодости отращивал усы! А у Эвелинки были косы… точно, были. А вот и он, Ваня. Лет пяти, не больше. В любимой буденовке. Притворно серьёзный, а сам, наверное, только и думает, как бы поскорее да половчее смыться с семейного торжества во двор. И — совсем старое, с изломанными уголками, с рыжевато-бурыми, ржавыми пятнами. Медсестра, лицом похожая на Эвелину, и косы такие же, только уложены венцом, а рядом — лейтенант-танкист. На обороте — подпись лиловыми, чуть расплывшимися, но не выцветшими чернилами: «Клава Сомова. Ваня Лебедев. 1943. Брянский фронт».
По памяти
(Возвращение с экскурсии)
Петляла трасса меж лесов.
Мелькали просеки. Смеркалось…
Вздувалась шторка — алый парус.
Добавил в ровный гул басов
спешащий новенький икарус.
Экскурсия: усталый гид,
шумы плохого микрофона…
О чьём-то прошлом нам твердит,
а мы с тобой — неугомонны:
мы в будущем… Слегка смущённо
болтаем. Школьники на вид.
Уже три дня — молодожёны.
Его рука. Его глаза.
Кудрявых туч смешная ватность.
Лесов октябрьская нарядность.
«Благослови же небеса» —
И небеса благословят нас…
Как воздух…
Нужна.
Как воздух.
Это глоток, ожог…
Духи, дыханье —
вечной цепочки звенья.
Душа сгорает, никнет к тебе, и лжёт —
опасным, изнуряющим вдохновеньем.
Как воздух…
О, воспой её, напиши —
анфас и профиль,
счастье в отдельных видах…
Но как разбить,
расколоть тайники души
на от и до,
или явь и сон,
или вдох и выдох.
На день и ночь,
на волну и блик,
на стрелу и цель…
на жизнь и смерть —
и, как водится, чёт и нечет…
Она как воздух.
А я попал в эпицентр
её любви —
сумасшедшей воронки смерча.
Как ветер…
будто
влажный платок в жару —
к больным глазам
и щекам, что горят недужно.
Вот без рисовки, просто…
уйдёшь — умру:
так душно мне придётся.
Так безвоздушно.
Твоё (размышление вслух)
У любви такое свойство,
такое твойство:
сколько ни бравируй, ни геройствуй —
сдашься, как поверженное войско.
Обречённости и невозвратности,
как спасению, возрадуйся.
Попытайся раствориться,
рас твоиться,
падать навзничь в эту двойственность,
в эту твойственность.
В горных кручах будто вырезан
лик твой,
на дорогах будто выписан
лис твой,
Попытайся позабыть, отрыдай, о твой.
Как ничтожна,
как пуста и невозможна
вся свобода моя зарёванная,
отвоёванная.
О твоёванная.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу