Дмитрий Минаев - Поэты «Искры». Том 2

День субботний. Погода суровая,
Жмется каждый столичный жилец,
Но отправился в бани торговые
По привычке сибирский купец,
Взял фуфайку, в дороге полезную,
И с бельем небольшой узелок,
Занят думой одной разлюбезною:
«Поскорей бы залезть на полок!»
Вот и баня. Дверь настежь растворена.
Но уж сам порешил сибиряк:
«Вероятно, здесь бани Суворина?»
И швейцар отвечал: «Точно так…»

«Ты куда бежишь?» — «Купаться»,—
Крикнул сын из-за угла,
И старуха-мать ругаться
По привычке начала:
«Попадись-ка мне, парнишка,
Встрепка будет, — погоди!..
А утонешь если, Мишка,
То домой и не ходи».

По селу идет с котомкой
Отставной солдат.
В небе светит полный месяц,
Звездочки горят.

Всюду тихо; только где-то
Лает сонный пес.
Вдруг солдат остановился,
В землю словно врос.

«Что за диво! Тучки малой
Нет в выси небес;
Надо мной сейчас плыл месяц,
Плыл и вдруг исчез.

Про затменье толковали,
Помню, господа,
Но его мне не случалось
Видеть никогда».

В этот миг ему навстречу
Мужичок. «Земляк,
Что вдруг с месяцем случилось?
Не пойму никак.

Не успел набить я трубки,
Месяц с неба — прыг…»
— «Я, голубчик мой, нездешний»,—
Отвечал мужик.

Когда пред нами в образах поэта
Под серым небом бедных деревень
Встает народ, несущий ночь и день
Тяжелый крест, — до слез картина эта
Нас трогает… Дивит нас, сельский люд,
Порою доводя до умиленья,
Твое неистощимое терпенье,
Безропотность и бесконечный труд,
И сердце в нас становится моложе
От грустных нот певца, и наконец,
Отзывчивые нервы растревожа,
Мы сами плачем, как певец,
И чувствуем, что связаны судьбою
С тобой, народ, что кровна эта связь…
Потом, вполне довольные собою,
Чувствительностью собственной гордясь,
Как практики сухие по природе,
Среди забот и наших личных нужд
Позабываем скоро о народе,
Который нам на самом деле чужд.
Так блудный сын, усталый от разврата,
В минуту светлую, чтоб успокоить мать,
Клянется всем, что дорого и свято
Еще ему, иную жизнь начать;
Клянется на коленях он, с рыданьем —
Загладить прошлое бесславие и стыд…
Потом, очистив совесть покаяньем,
Опять на оргию полночную бежит.

Про порядки новые
Подтвердились слухи:
Августа шестого я
Был совсем не в духе,
И меня коробили
Ликованья в прессе:
Ей perpetuum mobile [56]
Грезится в прогрессе…
Плача от уныния
И по той причине
Окуляры синие
Надевая ныне,
С чувством содрогания
Я убит был просто
Упраздненьем здания
У Цепного моста.

Учрежденья старые —
Их ломать мы падки —
Возбуждают ярые
Общие нападки
Лишь по малодушию
Либеральной клики,
И с тоской я слушаю
Радостные крики,
Толки суемудрые…
Всюду лица блещут,
Даже среброкудрые
Старцы рукоплещут;
Но без колебания
Нравственного роста
Можно ль жить без здания
У Цепного моста?

Истина давнишняя
Есть в подобном роде:
Пугало — не лишняя
Штука в огороде.
Пугало единое
Держит в вечном страхе
Царство воробьиное.
Люди ж — вертопрахи,
С воробьями схожие.
В страхе — их спасенье;
А теперь прохожие
Без сердцебиенья
И без трепетания,
Как в саду у Роста,
Ходят мимо здания
У Цепного моста.

А давно ль — не надо ли
Повторять нам детям! —
Сами шапки падали
Перед зданьем этим;
Мысли нецензурные
Прорывались редко;
Радикалы бурные —
И у них есть сметка —
Фразу их любимую
Повторяли людям
С резкой пантомимою:
«Все, дескать, там будем!»
Я же в назидание
Внукам до погоста
Буду славить здание
У Цепного моста.

Днем иль в ночи звездные
По Фонтанке еду,—
Зданье мне любезное
Увидав, беседу
Завожу с ним нежную,
Не реву едва я,
С грустью безнадежною
Головой кивая.
Сердце разрывается
У меня на части,
Дух же возмущается…
Впрочем, хоть отчасти,
Два иль три издания,
Стоящие тоста,
Заменяют здание
У Цепного моста.