Джордж Гордон Байрон - Паломничество Чайльд-Гарольда. Дон-Жуан

Домой из дальних странствий возвращаясь,
Тревожатся папаши и мужья;
И, право, я ничуть не удивляюсь
Такому состоянию, друзья!
Красавицам я льстить не собираюсь,
Ведь знаете отлично вы и я:
Супруга в одиночестве — смелее,
А дочь — глядишь, и влюбится в лакея.

Не все мужья, как славный Одиссей,
В объятья Пенелопы попадают,
Не все супруги ждут своих мужей
И холодно любовников встречают:
Порой, застыв пред урною своей,
Скиталец потрясенный замечает,
Что друг — отец детей его жены,
И свой же Аргус {492} рвет ему штаны!

И холостяк имеет огорченья:
Его невеста, скукой истомясь,
За богача выходит, к сожаленью!
Обманутый поклонник, возвратясь,
Сперва коварной выразит презренье,
Потом угомонится, превратись
Хоть в cavalier servente [40], но с досады
В стихах клеймит неверность без пощады.

Но даже вы, которые давно
Имеете liaison [41](названье это
Невинной дружбе исстари дано
С замужней леди. От упреков света
Гименом {493} охраняется оно),
Но даже вы послушайтесь совета!
Надолго уезжать и вам не след,
Поскольку верной дружбы в мире нет.

Но Ламбро, предприимчивый пират,
Утонченный знаток морской охоты,
Увидев дом, был, несомненно, рад,
Хотя не отдавал себе отчета
В движеньях сердца. Был он грубоват,
Но проявлял нежнейшую заботу
О дочери, хотя глагол «любить»
Не смог бы как философ объяснить.

Он увидал густую зелень сада
И дом красивый, солнцем залитой,
Родных дерев тенистую прохладу,
Цветущую веселой суетой;
Оружья блеск и яркие наряды,
Как бабочки, сверкали пестротой;
Он услыхал ручья веселый лепет,
И дальний лай собак, и листьев трепет.

Но скоро озадачило его
Небудничное это оживленьем:
Из рощи доносилось до него
Веселое пиликанье и пенье,
Еще не понимая ничего,
Он слушал, подавляя удивленье,
Гитары, барабан и — громче всех! —
Столь непривычный на Востоке смех.

Спустившись по тропинке до ограды,
Пират раздвинул заросли кустов
И увидал цветистые наряды
Веселых, разгулявшихся рабов.
Как дервиши {494} , кружились до упаду
Гуляки наподобие волчков
В пиррическом неукротимом танце {495} ,
Которым увлекаются левантцы.

Как будто нить жемчужин дорогих,
Гречанки в хороводе танцевали;
Волнами кудри шелковые их
На мраморные плечи ниспадали
(Способные с десяток молодых
Поэтов обольстить); они порхали
Под пение подруги молодой,
Ей как бы вторя в пляске хоровой.

Вокруг подносов гости остальные
Сидели, ноги под себя поджав,
Потягивая вина дорогие
И кушая отличнейший пилав;
Гранаты, апельсины наливные,
Живой десерт приветливых дубрав,
Изнеженной потворствовали лени,
Свисая с веток прямо на колени.

Рога барана, белого как снег,
Ребята разукрасили венками:
Овечий патриарх — предмет утех —
Покорно наклоненными рогами
Бодался как бы в шутку. Детский смех
Звенел вокруг. Спокойными шагами
Он шел за детворой, как чинный друг,
И, как ягненок, ел из детских рук!

Их нежных лиц веселое пыланье,
Горячий чистый блеск их черных глаз,
Их грации живой очарованье
Невольно поразило бы и вас!
Невинные счастливые созданья
Заставили б философа не раз
Вздохнуть о том, что и они с годами
Состарятся, — увы! — как все мы с вами.

Какой-то карлик бойко толковал
Кружку седых курильщиков почтенных
О чудесах завороженных скал,
О тайниках и кладах драгоценных,
О том, каких волшебниц он встречал —
Супругов превращающих мгновенно
В рогатый скот (хотя такой рассказ
Не удивил бы никого из нас!).

Ну, словом все земные развлеченья,
Приятные для уха и для глаза, —
Вино и танцы, музыка и пенье,
Веселые персидские рассказы, —
Все было там; но с чувством отвращенья
Взирал на них пират: он понял сразу,
Что отощает в самый краткий срок
От этакого пира кошелек.

О боги! Как ничтожен человек!
Какие беды смертных поджидают!
Счастливейшим за весь железный век
Денечек золотой перепадает!
Все наслажденья переходят в грех
И, как сирены, в бездну увлекают;
Пират пришел и пировавших пыл,
Как одеялом пламя, потушил.