Александр Кушнер: Времена не выбирают…

И я в перерыве с опаской

На круглый взглянул потолок.

Там был нарисован зеленый,

Весь в райских цветах небосвод,

И ангелы, за руки взявшись,

Нестройный вели хоровод.

Ходили по кругу и пели.

И вид их решительный весь

Сказал мне, что ждут нас на небе

Концерты не хуже, чем здесь.

И господи, как захотелось

На волю, на воздух, на свет,

Чтоб там не плясалось, не пелось,

А главное, музыки нет!

Танцует тот, кто не танцует,

Ножом по рюмочке стучит.

Гарцует тот, кто не гарцует,

С трибуны машет и кричит.

А кто танцует в самом деле

И кто гарцует на коне,

Тем эти пляски надоели,

А эти лошади – вдвойне!

Чего действительно хотелось,

Так это города во мгле,

Чтоб в небе облако вертелось

И тень кружилась по земле.

Чтоб смутно в воздухе неясном

Сад за решеткой зеленел

И лишь на здании прекрасном

Шпиль невысокий пламенел.

Чего действительно хотелось,

Так это зелени густой.

Чего действительно хотелось,

Так это площади пустой.

Горел огонь в окне высоком,

И было грустно оттого,

Что этот город был под боком

И лишь не верилось в него.

Ни в это призрачное небо,

Ни в эти тени на домах,

Ни в самого себя, нелепо

Домой идущего впотьмах.

И в силу многих обстоятельств

Любви, схватившейся с тоской,

Хотелось больших доказательств,

Чем те, что были под рукой.

Закрою глаза и увижу

Тот город, в котором живу,

Какую-то дальнюю крышу,

И солнце, и вид на Неву.

В каком-то печальном прозренье

Увижу свой день роковой,

Предсмертную боль, и хрипенье,

И блеск облаков над Невой.

О боже, как нужно бессмертье,

Не ради любви и услад,

А ради того, чтобы ветер

Дул в спину и гнал наугад.

Любое стерпеть униженье

Не больно, любую хулу

За легкое это движенье

С замахом полы за полу.

За вечно наставленный ворот,

За синюю невскую прыть,

За этот единственный город,

Где можно и в горе прожить.

Но и в самом легком дне,

Самом тихом, незаметном,

Смерть, как зернышко на дне,

Светит блеском разноцветным.

В рощу, в поле, в свежий сад,

Злей хвоща и молочая,

Проникает острый яд,

Сердце тайно обжигая.

Словно кто-то за кустом,

За сараем, за буфетом

Держит перстень над вином

С монограммой и секретом.

Как черна его спина!

Как блестит на перстне солнце!

Но без этого зерна

Вкус не тот, вино не пьется.

Два лепета, быть может бормотанья,

Подслушал я, проснувшись, два дыханья.

Тяжелый куст под окнами дрожал,

И мальчик мой, раскрыв глаза, лежал.

Шли капли мимо, плакали на марше.

Был мальчик мал,

куст был намного старше.

Он опыт свой с неведеньем сличил

И первым звукам мальчика учил.

Он делал так: он вздрагивал ветвями

И гнал их вниз, и стлался по земле,

А мальчик то же пробовал губами,

И выходило вроде «ле-ле-ле»

И «ля-ля-ля». Но им казалось: мало!

И куст старался, холодом дыша,

Поскольку между ними не вставала

Та тень, та блажь, по имени душа.

Я тихо встал, испытывая трепет,

Вспугнуть боясь и легкий детский лепет,

И лепетанье листьев под окном —

Их разговор на уровне одном.

То, что мы зовем душой,

Что, как облако, воздушно

И блестит во тьме ночной

Своенравно, непослушно

Или вдруг, как самолет,

Тоньше колющей булавки,

Корректирует с высот

Нашу жизнь, внося поправки;

То, что с птицей наравне

В синем воздухе мелькает,

Не сгорает на огне,

Под дождем не размокает,

Без чего нельзя вздохнуть,

Ни глупца простить в обиде;

То, что мы должны вернуть,