Михаил Светлов - Стихотворения и поэмы

И Чайка, не ударяясь в амбицию,
Смотрела прилежно на дело свое,
Как медленным шагом входил в эрудицию
Товарищ, родившийся раньше ее.

И он победит, он упорства не сбавит,
Изнемогая в тяжелой борьбе,
Когда застревает вязкий алфавит
Мелкою буковкой на губе.

И легче как будто, и всё незаметней
Дорога к высоким вершинам идей
Под руководством пятнадцатилетней
Девочки — героини моей…

Была эта комната невысока,
Пахла поленьями сыроватыми,
И тусклая лампочка у потолка
Светила ничтожными киловаттами.

За окнами шла деревенская ночь,
Как при Мономахе и как при Романовых;
Казалось: Иванушке в горе помочь
Приходят былины в сапожках сафьяновых.

Казалось, что всё продолжалось, как встарь,
Что юность беспечна со старостью рядом…
Но эту иллюзию секретарь
Развеял международным докладом.

Английской грамматики знал он закон:
Там все ударенья на первом слоге,
Но вместо «Ло́ндон» произносил он «Лондо́н»,
И это звучало торжественно-строго.

Он раны Европы перечислял —
Курносый мальчишка Калининской области,—
Он ясно увидел и показал
Идущих пожаров кровавые отблески.

Не знал он тогда, что раздавит война
Родную деревню шагами звериными,
Немецкими спичками подожжена —
И эта вот комната станет руинами!

В необходимость свою на земле
Он фанатически верил, не ведая,
Что шестеро суток в немецкой петле
Качаться ему перед самой победою…

И эта решимость на плотных губах
Такой жизнерадостностью дышала!
И кровь, что прольет он в грядущих боях,
Румянцем на щеки его проступала…

И Лиза среди комсомольцев других
Сидела и не шевельнулась ни разу,
И, словно незабываемый стих,
Звучала в ушах ее каждая фраза.

Как будто и Лиза и люди окрест
На несколько вдруг приподнялись ступенек…
Так слушает мальчик военный оркестр,
Так Пушкина слушал его современник…

О первый мой ранний приход в Комсомол,
Военный порядок неприбранных комнат!..
Куда бы мой возраст меня ни довел —
Я буду, я буду, я буду вас помнить!

Я буду вас видеть издалека,
Вы будете песней звенеть молодою,
И тусклая лампочка у потолка —
Светиться неугасимой звездою…

Счастья называть между другими
Чье-то уменьшительное имя,
Счастья жить, скрывая от подруг
Сердца переполненного стук,
Счастья, нам знакомого, не знавшей,
Чайкина ушла из жизни нашей.

Это счастье быть большим могло бы,
Если б вашей встрече быть…
Может, он салютовал у гроба —
Тот, кого могла б ты полюбить?

Может, он, ушедший воевать,
Спит сейчас в землянке на рассвете?
Может, некому ему писать,
Потому что он тебя не встретил?

И не только за поселок каждый,
За свое сожженное село,—
Месть и месть за двух прекрасных граждан,
До которых счастье не дошло!

Ветром и пылью клубилась дорога,
И поле пылало во всю ширину…
Животные шли молчаливо и строго,
Как будто они осуждали войну:

«Мы с гомельских пастбищ, травой знаменитых,
Ушли перед самым осенним покосом,
Мы, может, сегодня на наших копытах
Последнюю мирную землю уносим!..

Не уходить бы! Остаться б! Припасть бы еще
Губами к родному, к зеленому пастбищу!..»

Обид не прощать и пощады не ждать —
Смертельного боя простая наука…
И Лиза взглянула на старую мать, —
И мать поняла, что настала разлука.

Молчание матери русской! Оно
В прощанье с детьми зародилось, наверное,
При Наполеоне, давным-давно,
В глухой деревушке Смоленской губернии.

Ярость глухая народного мщения!
Ты воскресаешь, в лесах оживая,
Опыт внезапного нападения
Сквозь три поколения передавая.

Ты в эти знакомые лица вглядись:
По тропам лесным партизанским отрядом
Людей поведет не Давыдов Денис,
А Батя, а Дед, а живущие рядом,

И, повторяя свой путь боевой,
Снова увидишь ты образ любимой, —
Лиза идет вдоль опушки лесной
Символом нации непобедимой.

Издали бой долетает раскатами,
Глуше товарищей голоса.
Сумрак густеет, и прячут леса
То, что должно быть до времени спрятано…