Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Но бандиты дрогнули и умчались в бегстве,
Двух врагов свирепых сеча развела.
Задрожал Синицын — будто шашка в сердце,
Берестова шашка в поздний час вошла…

Степи опустели, будто сено скошено,
И лежат убитые на сырой земле.
Только конь контуженный стонет суматошно…
Нету рядом ворога.
Он один во мгле…

И опять над степью шла в те дни погоня,
Берест в страхе мчался в дальние лога,
А вослед летели отборные кони:
То Синицын, хмурясь, догонял врага…

Умер утром мальчик — первый сын Варвары,
Берест бросил тело в пожелтевший снег
И опять по темным, диким крутоярам
Продолжал в ту зиму свой шальной побег.
Но погоня близилась, и кольцо сужалось
На пылавших ярко молодых снегах.
Час пришел — и вспыхнула, темная, как жалость,
Зорька ошалелая на седых холмах.

«Что ты плачешь, Варька? — говорит ей Берест.—
Позабыла б лучше горькие потери,
Всё равно кончается наша кутерьма,
Я и сам-то, кажется, стал сходить с ума…»

— «Плачу оттого я, что былые раны
Не отжечь огнями, не отмыть водой…
Ненавистник рыжий, с твоего обмана
Жизнь моя несчастная стала горевой.
Только лжой наносной сердце не насытится,
Я пошлю в станицу нашу челобитьице:
„Отпишите Вареньке: снова ль над станицами
Запевают девушки песню о Синицыне…“
Ненавистник рыжий, слышишь: скачут кони,
То за нами поиск мчится по степям…»

Подымался Берест, плюнув на ладони,
Саблею ударил по густым кудрям.

И упала Варя прямо в снег нарытый,
Прямо в снег, пылавший голубым огнем.

Мчался Берест с бандой — цокали копыта,
А вослед Синицын мчался в поле том.

И зарыл он Вареньку на холме высоком…
Отовсюду к склонам подступает степь.
Ходят птицы странные — хоть с орлиным оком,
Но по-соловьиному могут они спеть.
………………………………………
Вечно будем помнить фронтовые годы.
Синяя поземка на заре метет,
Скачут эскадроны, и уходят взводы,
Вновь идет Синицын в свой большой поход.
Снова вместе с Фрунзе пролетать заслоном,
За Москву родимую проливая кровь,
Только разве изредка на холме зеленом
Вспомнится негаданно горькая любовь…

Три отряда было войск казачьих, —
Память их жива в старинном круге…
Не о том ли вороны судачат…
Первый снег желтеет в Оренбурге…

То не ветер с юга в полночь реял —
То ночное зарево пылало
В час, когда на тихие деревья
Свет зари ложился тенью алой,

В час, когда Синицыны — два брата,
Казаки из тех степей былинных —
О годах, прошедших без возврата,
Вспоминали у станиц старинных.

Говорил тогда Егор Синицын:
«Как в отлете гуси-несчастливцы,
По блескучим голубым зарницам
Я ищу заветный путь на Липцы.

В Оренбурге звонко плачут трубы,
И грустят друзья по Приуралью.
Поцелуй меня, казачка, в губы,
Как помру — накрой пуховой шалью, —

Чтоб лежал я средь степи широкой,
Распростерт под крыльями заката,
Где Варвара спит в земле глубоко,
Где я с Фрунзе проскакал когда-то».

Шли обозы с утра вдоль снегов подмосковных,
Переулки бегут — им названия нет,
От луны желтый свет на сугробах неровных,
И за окнами тает лазоревый свет.

В полутьме карантин и деревья бульвара,
Вот шлагбаум, вздыхая, поднял инвалид,
Едут в низеньких санках два синих гусара,
И Денис, чуть взлохматив усы, говорит:

«Видно, мне суждено быть смертельно влюбленным,
Ведь былое ушло, примелькалось, как сон,
Только вспомню глаза с тем оттенком зеленым —
И опять навсегда безнадежно влюблен.

Разве можно забыть эти смуглые плечи,
Чуть приглаженный локон, совсем золотой?
Подойдешь, поглядишь, и покажется — нечем
И минуту дышать тебе в зале большой.

Горе видеть ее, горе вовсе не видеть
Лебединую шею и грудь с жемчугом,
Кто меня мог еще так надменно обидеть
И улыбкой одной искупить всё потом?

Вот пахнуло из труб дотлевающим торфом,
Над Москвой разнесло голубую пыльцу…
А давно ли еще я скакал под Вольфсдорфом —
Опишу как-нибудь тот урок сорванцу…

Ведь за Выборгом снова теперь неспокойно,
На суровых просторах финляндской зимы,
Испытанье пришло — приближаются войны,
Те, в которых умрем иль состаримся мы.