Мне было легко с ним и просто…
Да снова дорога зовет.
В дыму пролетел Белоостров —
Пожар у замшелых болот.
Гл. 6. Вместо строфы 7.
Стучат под колесами рельсы.
Крепчает и ширится гул.
Проходят леса-погорельцы…
И вдруг я в вагоне заснул.
«А крепко, приятель, вы спите, —
Толкая, сосед говорит. —
Уже мы приехали в Питер —
Состав у перрона стоит».
— «Спасибо, попутчик хороший».
Вхожу в переулок кривой.
Вдруг вижу: мужчина в галошах
И в шапке-ушанке — за мной.
Я в конку — он в конку за мною.
Пешком — он за мною пешком.
Нахмурившись, с палкой кривою
Плетется унылым шажком.
Проспекты. Дворы проходные.
Орут лихачи на пути.
Хоть был я в столице впервые —
Сумел от филера уйти.
Уже вечерело. И вскоре
Я в поезд почтовый попал.
…Прощай же, Балтийское море,
Прощай, знаменитый вокзал…
Ведь вот — как уйдешь от погони,
И счастлив — смеешься до слез…
Я ехал в зеленом вагоне,
Трещал в перелесках мороз.
Накурено. Дымно. Не спится,
И дума одна в голове:
«Как встретит вторая столица?
Что ждет меня завтра в Москве?»
Гл. 6. После строфы 9.
Рассвет удивительно синий.
Светлеет полоска зари.
На окнах лохматится иней.
Скрипят на ветру фонари.
И облако в отблесках резких…
Но тихо у старых казарм, —
Не видно нигде полицейских,
Бежит осторожно жандарм.
Спросил мужиков седоусых
Я в самом начале пути:
«Что слышно?»
— «Стреляют в Миуссах».
— «А трудно ли дальше пройти?»
— «Не знаем…»
Иду переулком,
Пригнувшись под посвистом пуль.
Навстречу мне с топотом гулким
Промчался казачий патруль.
Спешат. Перекошены лица.
Несутся беспутные вскачь.
Широкая площадь дымится,
Как утром в пекарне калач.
Гл. 6. Вместо строфы 12.
Под режущим ветром, сутулясь,
Я дальше бреду наугад.
В кривые расщелины улиц
Края баррикады глядят.
Булыжники, ящики, доски
Накиданы в пять этажей.
В разбитом газетном киоске
Обломки станков и дверей,
И грудой зарядные трубки
Лежат под широкой стеной.
Идет человек в полушубке —
Ружье у него за спиной.
Да это ж и есть мой знакомый…
А он, улыбнувшись, сказал:
«Меня не сыскал бы ты дома», —
И маузер мне передал.
И сразу ж, рассыпавшись мелко,
Над жесткою смутой снегов,
По небу плывет перестрелка,
Кругом тишину расколов.
Хожу, пригибался низко…
Ты поверху, пуля, лети!
Хоть жжет мое сердце записка, —
Нельзя с поля боя уйти.
День кончился визгом снаряда…
О, как мне был дорог потом
Зеленый узор палисада
И домик в районе глухом!
Былого сплетаются звенья
Со славою новых годов, —
Москва была полем сраженья,
Предвестьем грядущих боев.
Стемнело, и выстрелы стихли,
Один я стою у ворот.
Клубятся над городом вихри,
Со всхлипом поземка метет…
Стою, пригибался низко,
И думаю: «Как передам
По адресу точно записку,
Что вез я от Ленина к вам?»
Огонь над оградой дощатой.
Раскаты по небу плывут.
Построившись по три, солдаты
К большой баррикаде бегут.
В. Саянов опубликовал тридцать сборников стихотворений и поэм [9] См. библиографию в сб.: Виссарион Саянов, Неопубликованные и малоизвестные произведения, Воспоминания о В М. Саянове, Л., 1962, с. 209–223.
. Первые из них — «Фартовые года» (1926) и «Комсомольские стихи» (1928). В тематическом и стилевом плане каждый из них представлял собой некое единство. Не случайно в сборниках последующих лет стихи из первых книг выделялись, как правило, в особые разделы. В первое собрание стихотворений Саянова (1931) вошли стихи из ранних книг, а также многие из опубликованных в периодической печати 1920-х годов.
Наиболее обширные стихотворные циклы Саянова 1930-х годов вышли отдельными книгами, это «Семейная хроника в одиннадцати стихотворениях» (1931) и «Золотая Олёкма» (1934). Все другие его сборники тех лет не содержали таких обширных законченных циклов и были по существу книгами избранных стихотворений.
В 1937–1939 гг. В. Саянов переработал тексты более ранних стихотворений и во многих случаях создал новые редакции. «Стихотворения и поэмы в одном томе» (1939) он сопроводил следующим примечанием: «Стихотворения, включенные в эту книгу, печатаются в новых редакциях 1937–1939 гг.». Переработка большей частью состояла в том, что стихотворения освобождались от элементов речевого колорита, свойственного поэзии 20-х годов, и заменялись сглаженными и весьма традиционными поэтизмами. Следует заметить, что поэт в последний год жизни, подготавливая тексты к изданию, восстановил многие редакции стихотворений 1920-х — начала 1930-х годов. Стихотворения, написанные и опубликованные после 1936 г., в дальнейшем при переизданиях существенно авторской правке не подвергались.
Читать дальше