Джеймс Хантер: Служение – истинная сущность лидерства

Ориентируясь на шпиль, едва различимый на фоне предрассветного неба, я добрался до часовни. Оказавшись внутри, я увидел, что старое шестиугольное деревянное сооружение содержалось в образцовом порядке. Стены были украшены окнами с прекрасными витражами на библейские темы. Потолок словно вырастал из шести стен и соединялся в центре, образуя шпиль, как в соборе. Сотни свечей горели во всех углах часовни, по стенам и витражам метались мерцающие тени, создавая симпатичный калейдоскоп форм и оттенков. Напротив входной двери размещался простой алтарь, роль которого выполнял маленький деревянный стол с разложенной на нем утварью, используемой во время мессы. Прямо напротив алтаря полукругом стояли три ряда простых деревянных стульев, по одиннадцать в каждом ряду. Они явно предназначались для тридцати трех монахов. Один из стульев имел подлокотники и был украшен большим распятием, вырезанным на спинке. Я решил, что это кресло аббата. Вдоль одной из примыкающих к алтарю стен стояло шесть складных стульев, на которых, по всей видимости, должны были сидеть шестеро гостей. Я тихо прошел к одному из трех свободных стульев и сел.

Мои часы показывали 5:25, но из тридцати девяти стульев была занята всего половина. Пока часовня бесшумно заполнялась народом, никто не издал ни звука, и единственное, что я слышал, – это мелодичное тиканье высоченных напольных часов у задней стены часовни. Монахи были облачены в длинные черные рясы и подпоясаны веревками; форма одежды приезжих была свободной. К 5:30 все стулья оказались заняты.

Внезапно громадные часы у задней стены пробили середину часа. Монахи немедленно поднялись и начали служить литургию, к моей радости, на английском языке. Участникам ретрита выдали сборники текстов, чтобы они могли следить за ходом службы, однако мне было слишком трудно перелистывать туда-сюда страницы в поисках нужных псалмов, молитв и песнопений. В конце концов я бросил эти тщетные попытки, просто сел и стал слушать.

Я вспомнил, как наш пастор говорил, что монахи проводят богослужения по грегорианскому обряду, которому уже много сотен лет. В прошлом году Рейчел купила популярный компактдиск «Церковные песнопения» (запись испанских монахов), и он мне понравился. То, что я слушал сейчас, было очень похоже, только по-английски.

Некоторые из относительно молодых монахов периодически обращались к сборникам церковных гимнов и другим книгам, но большинству такая помощь не требовалась, и они легко декламировали тексты по памяти. Мастерство, с каким они это делали, впечатляло.

Минут через двадцать служба закончилась так же внезапно, как началась, и вслед за аббатом монахи один за другим вышли из храма через заднюю дверь. Я вглядывался в лица проходивших мимо меня, пытаясь вычислить Лена Хоффмана. Какой он?

Сразу после службы я отправился в маленькую библиотеку, которая находилась буквально в двух шагах от часовни. Я хотел залезть в интернет, и какой-то пожилой и чрезвычайно услужливый монах помог мне подключиться к Сети.

Я нашел больше тысячи ссылок на Леонарда Хоффмана. Примерно после часа просмотра я наткнулся на опубликованную десять лет назад в журнале «Fortune» статью о Хоффмане и с увлечением ее прочел.

В 1941 году Лен Хоффман окончил факультет бизнеса в колледже Лейк-Форест с дипломом бакалавра. Вскоре после этого Пёрл-Харбор подвергся нападению японцев, одной из жертв которого стал его лучший друг. Этот сокрушительный удар заставил его присоединиться к многотысячной волне добровольцев, хлынувшей на призывные участки. Хоффман записался во флот офицером, быстро поднялся по служебной лестнице до должности капитана патрульного торпедного катера и получил назначение на Филиппины. В ходе очередного патрулирования он получил приказ взять на борт дюжину японцев, сложивших оружие после жестокой схватки на одном из маленьких островков. В группу пленных входили три офицера. Хоффман должен был приказать японским офицерам и их людям раздеться догола, а затем цепочкой выйти из джунглей, чтобы на них можно было надеть наручники, погрузить на катер и перевезти на эсминец, дрейфовавший в нескольких километрах от берега. Несмотря на всю враждебность, которую Хоффман питал к японцам, убившим его друга в Пёрл-Харборе, он не потребовал от солдат и офицеров раздеться догола и тем самым «потерять лицо». Он разрешил им выйти из джунглей в форме, с поднятым над головой оружием, во главе со старшим офицером верхом на лошади.