Мойзес Наим - Конец власти. От залов заседаний до полей сражений, от церкви до государства. Почему управлять сегодня нужно иначе

Впрочем, хедж-фонды тоже угодили под регуляторный кнут, и теперь их возможности довольно ограниченны. В 2011 году сообщалось, что из-за новых финансовых регуляторов Джордж Сорос решил закрыть свои фонды для инвесторов и заняться исключительно их управлением. Правда, колоссальные потери на этих небезопасных площадках могут быть вызваны и волатильностью рынков. Серьезные убытки понес фонд Джона Полсона, прогорев на рыночных операциях. (В 2011 году он потерял 9,6 миллиарда долларов – абсолютный рекорд для хедж-фондов {307} 307 Mackintosh, J. “Dalio Takes Hedge Crown from Soros”, Financial Times, 28 февраля 2012 г. .) И в то же время стали появляться, заявляя о себе как о самых доходных в мире машинах, другие хедж-фонды с необычными, инновационными названиями, стратегиями, расположением и технологиями. Например, Bridgewater, колосс в мире хедж-фондов, в 2011 году заработал для своих инвесторов 13,8 миллиарда долларов {308} 308 Mackintosh, J. “Dalio Takes Hedge Crown from Soros”, Financial Times, 28 февраля 2012 г. .

Урок, который безусловно можно из этого извлечь, таков: одни хедж-фонды появляются, другие исчезают, премии их менеджерам бывают большими и очень большими, но при любом раскладе нам не избежать дальнейшей экспансии этих некрупных и не очень-то известных групп с колоссальным влиянием на рынки и на цены. В этом новом финансовом мире нередко случается так, что умник-одиночка, вооруженный программными алгоритмами, дает фору огромному банку, живущему в мире витиеватых правил, сложных внутренних практик и нединамичной субординации.

Хедж-фонды против традиционной власти игроков финансового рынка – это то же, что сомалийские пираты – против мощи сильнейших в мире ВМС.

Короче говоря, такие новые участники, как хедж-фонды, новые фондовые биржи, скрытые пулы и неизвестные поначалу стартапы, которые вдруг ставят с ног на голову целые отрасли, и есть предвестники грядущих перемен: растущей волатильности, более явной фрагментации, более жесткой конкуренции и большей микровласти, способной ограничивать возможности мегаигроков.

Действительно, ни возмущение общественности диспропорциями, вызванными экономической глобализацией, ни тотальный шок, произведенный финансовым кризисом 2008 года и последовавшей за ним Великой рецессией, не стали преградой для международной экономической интеграции. Она продолжается без особых помех, и все пророчества о вспышках протекционизма, когда страны попытаются оградить свои экономики и защитить рабочие места, так и остались досужими домыслами. Международная торговля и потоки инвестиций продолжают расти и подпитывать силы, ограничивающие власть традиционных бизнес-игроков.

Один из парадоксов нашей эры: корпорации стали крупнее, растет их присутствие в мире и политический вес, но в то же время они все больше рискуют утратить позиции, прибыли, репутацию, а в некоторых случаях их может ждать и полное банкротство. Растет и без того уже немалый список компаний, которые когда-то были неприкосновенными для конкурентов и властей, но сегодня уже не являются таковыми, а их устойчивость больше не воспринимается как должное. То же самое верно и в отношении титанов банковского дела и промышленного сектора, чья сила и неуязвимость вопреки ожиданиям многих (в том числе и их собственным ожиданиям) оказались явлением преходящим.

Даже у продолжающих благоденствовать крупных компаний, мало подверженных действию рыночных сил, сужается поле выбора. Те же ExxonMobil, Sony, Carrefour и JPMorgan Chase до сих пор пользуются огромным влиянием и автономией, но сегодня их главы более ограничены в своих решениях, чем прежде. Они не в состоянии распоряжаться своей огромной властью с такой же легкостью, как это делали их предшественники, а последствия от злоупотреблений этой властью еще более пагубны.

Как мы увидели в этой главе, власть корпораций уже не та, что была раньше.

Мы, как и следовало ожидать, ищем свидетельства изменений во власти в тех сферах, где ее влияние заметней и жестче всего: жизнь и смерть, война и мир, контроль над властями, упадок и возрождение предприятий. И во всех этих сферах мы видели, что ослабление власти мегаигроков открывает новые перспективы для небольших и пока еще маргинальных субъектов, а кое-кто из них получит доступ к инструментам, способным ограничивать свободу действий бывших небожителей.

Но власть пребывает и в церкви или религиозной группе, взимающей десятину и наставляющей своих адептов на путь истинный, и в профсоюзе, живущем на взносы рабочих и добивающемся повышения зарплат и улучшения условий труда, и в благотворительных организациях, использующих частный капитал для решения социальных проблем в своей стране и для борьбы с бедностью за рубежом. Власть обитает в университетах, в чьих исследовательских лабораториях происходят важнейшие научные открытия, а вчерашние студенты занимают самые престижные рабочие места, в музеях, галереях и студиях звукозаписи, в симфонических оркестрах, книжных издательствах и киностудиях. И конечно же, власть присутствует в средствах массовой информации, в тех источниках наших знаний, которым мы верим, считая их небесполезными и честными, способными привить кому-то нашу точку зрения.