Ричард Овери - Сталин и Гитлер

Изменение отношения к поведению и социальной среде при Сталине шло рука об руку с изменением отношения к семье. В этом обе диктатуры были едины. В отличие от семейной политики 1920-х годов, которая предполагала постепенный слом традиционной семьи по мере того, как государство обеспечивало образование и социальную поддержку молодому поколению, а женщины и мужчины стремились к более коллективистскому образу повседневной жизни, социальная политика при Сталине восстановила семью в качестве основной единицы общества, а должную заботу со стороны родителей стала рассматривать как образцовую среду для подрастающего советского поколения. Восстановление роли семьи как инструмента «формирования детей» было вдохновлено Антоном Макаренко, который взял на себя руководство лагерями и домами для сирот и бездомных детей в 1920-х годах. Строгая полувоенная дисциплина в сочетании с сильной коллективистской моралью изменила жизни детей, а Макаренко стал любимцем Сталина. Его посмертная «Книга для родителей», опубликованная в 1940 году, поучала их вливать в сердца своих чад ценности героического социалистического труда, чувство коллективизма и веру в партию 136.

Семейной политикой двигали два мотива: увеличение рождаемости и обеспечение более стабильной социальной базы в эпоху стремительных перемен в обществе. Была восстановлена роль матери как героического образца социалистического труда по самой своей сути, а материнство было признано социалистическим долгом. В 1944 году была введена медаль, предназначенная женщинам, внявшим призыву: Медаль Материнства 2-ой степени за рождение пятерых детей, 1-ой степени – за рождение шестерых детей, и орден Материнской славы трех степеней за семерых, восьмерых и девятерых детей; за рождение десятерых и более детей матери награждались медалью «Мать-героиня», и в среднем более 5000 женщин в год получали эту высшую награду и диплом от главы государства 137. В рамках социалистического реализма идеальная семья представлялась как большая, гармонично развитая и трудолюбивая семья. Предполагалось, что супруги оказывают друг другу поддержку и находятся в дружеских отношениях. Социалистическая любовь теперь контрастировала с лицензией на секс: «Так называемая свободная любовь и открытая сексуальная жизнь, – проповедовала газета «Правда» в 1936 году, – все это проявления буржуазного образа жизни» 138. Предполагалось, что большая сексуальная свобода, очевидная в 1920-х годах, уступит дорогу супружеской ответственности и возвышенному стремлению к строительству социализма. Партийный герой Леонида Леонова в его романе 1930 года «Соть», когда ему предложили сигареты, алкоголь и секс, видит свою семейную жизнь как «простое горючее, утраивающее его силу для политических работ, которые предстоит выполнить на следующий день» 139.

Так в 1934 году старомодный брак был реабилитирован. Местные власти получили разрешение возобновить производство обручальных колец, запрещенных с начала 1920-х годов. Отделы ЗАГС, основанные в 1919 году, после революции, и занимавшиеся регистрацией браков, рождений и смертей, заменили церковные церемонии. Это были малопривлекательные заведения, вспоминала одна из невест, стены которых были завешаны зловещими постерами на тему алкоголизма и венерических заболеваний, предлагавшие самые безупречные церемонии всего за три рубля. Позже эти церемонии были лучше проработаны и стали более продолжительными, более торжественными 140. В то же время режим ужесточил процедуру разводов. В течение ряда лет после революции процедура разводов была несложной, и тысячи мужчин покинули своих жен и свои семьи, оставив их на попечение государства. Законом о разводах, принятом в 1936 году, пошлина за развод повышалась до пятидесяти рублей за первый развод, до 150 рублей за второй и до 300 рублей за следующие разводы, полагалось также отслеживать разведенных мужчины и понуждать их выплачивать до половины их доходов для поддержки оставленных ими детей. Отцы, скрывающиеся от алиментов, рисковали быть пойманными милицией, их могли оштрафовать или же посадить в тюрьму 141. Для многих тысяч женщин, совмещавших семейные заботы, которые им приходилось нести в одиночку, и работу, государство учредило широкую сеть детских садов и яслей. К началу 1940 года количество мест в этих заведениях для детей до семи лет достигало 2 миллионов и еще 4 миллиона мест для детей сезонных рабочих 142.

Тех, кто не смог достичь соответствия идеалу счастливой, дружелюбной многодетной семьи, ожидали серьезные меры. Советские власти, как и германские, рассматривали гомосексуалистов как вызов их демографическим приоритетам и в 1934 году обозначили это явление как преступное. Аборты, разрешенные после революции как ключ к эмансипации женщины, в 1936 году были запрещены. Хотя они никогда не рассматривались как тяжкое преступление, как это было в Германии в 1943 году, тот, кто совершал аборты, мог получить от одного до трех лет заключения, тогда как женщины, прерывающие беременность, подвергались штрафу до 300 рублей. Резкий поворот в политике режим оправдывал опасностью абортов для здоровья самой женщины, а также тем, что они представляли собой преднамеренный акт эгоцентризма, ограничивающий рост зарождающегося поколения советских «новых людей». Как утверждалось, женщины не имели права лично решать, рожать ли им детей для Советской родины или нет; «право», которое они имели, состояло в том, что они могли ожидать, что общество обеспечит им благоприятную среду для семейной жизни и материнства. Лишь одна уступка была сделана генетической науке: те, у кого были какие-либо наследственные заболевания, могли подавать заявления на аборт 143.