Леонид Клейн - Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению

Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и, к удивлению, замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями.

Надо сказать, что буквально во всех описаниях баталий Толстой подчеркивает никчемность приказаний, которые отдает командование. Даже Наполеон в конце концов лишь делает вид, что управляет битвой.

Наполеон в Бородинском сражении исполнял свое дело представителя власти так же хорошо, и еще лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья.

Так получилось, что исход Шёнграбенского сражения во многом определила случайность. Про батарею капитана Тушина забыли все – артиллеристы были предоставлены сами себе. По собственной инициативе они решили зажечь деревню, сумев тем самым отвлечь значительную часть французского войска. Затем до них долго не могли донести приказ об отступлении, и батарея Тушина продолжала вести огонь по врагу, благодаря чему рассеянные русские части смогли избежать разгрома.

Можно ли было такое предусмотреть планом, диспозицией? Конечно, нет! План может лишь задать вектор в начале движения – войск, кампании, проекта, да и то не всегда, но в дальнейшем ситуация начинает развиваться сама по себе, и даже оперативное ручное управление зачастую теряет смысл, потому что боги смеются, узнавая о наших планах.

КСТАТИ

В интервью журналу Forbes известный предприниматель Евгений Чичваркин также говорит о том, что стремление управлять большими процессами в ручном режиме – не самая лучшая метода. В первую очередь все определяют генеральная идея и использование естественных мотивов подчиненных.

– Если говорить про тот период, когда вы развивали «Евросеть», это как было?

– Это был направленный взрыв. Но я недолго был с флагом впереди. Я через какое-то время понял, что у меня нет такой квалификации, чтобы управлять столь большой компанией. И вся эта история – это своевременное или чуть запоздавшее делегирование полномочий. Как только мы поняли, что нужно делегировать все, что только можно, все пошло веселее. Вообще это такая комсомольская болезнь – микроменеджмент, когда начальник считает, что он такой умный, поскольку он постоял за спиной каждого из людей, которые осуществляют какие-либо процессы в компании, и думает, что он во всем разобрался, так как он гений. И указывает всем, что делать. Вот это самый мрачный мрак, который только может быть.

Просто сама генеральная идея была очень сильная. И наша комиссионная система.

Наполеону, который считает, что решить можно любую задачу и даже не допускает возможности поражения, Толстой противопоставляет Кутузова. В отличие от французского императора он стреляный воробей, ему известна горечь поражений.

Именно поэтому Кутузов прекрасно понимает течение жизни. В отличие от Наполеона он считает, что решить можно далеко не все задачи. Его путь – наблюдение и использование момента. Кутузов принимает мир таким, какой он есть.

Накануне Аустерлицкой битвы русский полководец предвидит поражение.

Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова о том, что он думает о завтрашнем сражении? Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:

– Я думаю, что сражение будет проиграно…

Можно ли вступать в борьбу, предчувствуя поражение? Да, иногда этого не избежать – порой руководитель такого уровня не может не принять на себя удар. Кутузов понимает, что иначе просто невозможно, и принимает ситуацию достойно, чего бы это ему ни стоило. Он не боится быть слабым и проигрывать. Кутузов настолько силен, что способен отказаться от личных амбиций и согласиться с неизбежным ходом событий.

Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое.