Леонид Клейн - Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению

Зачем так много букв? Зачем такой большой объем? Но мы же не задаем такой вопрос, когда видим, например, многотомное уголовное или гражданское дело. Мы понимаем, что в инструкции сложного механизма так много страниц, потому что иначе в нем не разобраться. Почему же описание глобального исторического процесса должно занимать меньше места?

Толстой наглядно демонстрирует: серьезный анализ крупных событий требует глубокого погружения, в том числе и во временны́х категориях. Не существует никакого отдельного современного, сегодняшнего момента. События, описанные в «Войне и мире», лишь малый отрезок непрерывного движения, о котором пишет в романе автор:

Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.

Один из уроков «Войны и мира» в том, что при анализе чего-либо риск заблуждения тем выше, чем ближе мы находимся к предмету изучения.

При этом очень важно понимать: метод анализа действительности, который предлагает Толстой, не приведет к конкретным выводам – мы не сможем благодаря ему ни научиться определять будущее рынка или стоимость акций, ни вычленять некие системные ошибки, чтобы избежать их в дальнейшем, ни выявить что-либо, что можно конкретизировать или обозначить цифрами.

Чем же тогда анализ такого рода может быть полезен? Тем, что он дает возможность увидеть действительность под новым, возможно, неожиданным для вас углом, осознать, что она не локальна, не ограничена только интересами отдела, департамента, компании и даже отрасли. Рамки гораздо шире – настолько, что и представить сложно. Потому что это весь мир, который гораздо больше и сложнее.

В «Войне и мире» такие вещи, как вкус вина, шорох платьев, случайный разговор, чьи-то эмоции, значат ничуть не меньше, чем война, передвижения войск, размышления о ходе истории. Человек, его чувства и эмоции органично вписаны во вселенский механизм исторических процессов, повлиять на который, в общем-то, невозможно. Его можно только наблюдать, лишь иногда, заметив некоторую закономерность общечеловеческого толка, использовать ее.

Этот роман невозможно пересказать в двух словах. Вернее, можно, но звучать это будет так: течет жизнь. Вот течению жизни, подобно китайским даосам, и предлагает следовать Лев Толстой.

В романе «Война и мир» много описаний того, как принимаются управленческие решения, от которых зависят вещи намного более важные, нежели, например, рост EBITDA отдельно взятой компании. По сути, эти решения определяют ни больше ни меньше будущее мира.

Казалось бы, в таком деле огромное значение имеет планирование. Но, читая «Войну и мир», мы видим, что оно не определяет буквально ничего.

Дважды Толстой описывает, как перед боем командование войсками составляет диспозицию – письменный приказ, в котором частям и соединениям ставятся боевые задачи. Накануне Аустерлицкого сражения австрийский генерал Вейротер озвучивает приказ на совещании генералов союзных войск, Наполеон предписывает французским частям порядок движения и взаимодействия за день до Бородинской битвы.

И оба раза мы видим, как все идет совсем не так, как было предусмотрено планом.

Казалось, Вейротер в своем длинном и сложном документе не упустил ничего, но еще до начала битвы ситуация вышла из-под контроля, и в конце концов союзные войска потерпели безоговорочное поражение.

…несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу все в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. ‹…› теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.

‹…›

– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.