Владимир Малявин - Китай управляемый [старый добрый менеджмент] [litres]

Вполне естественно, что главным свойством времени в Китае признавалось именно изменение, перемена, так что в китайских текстах часто говорится об «изменениях времени» (шибянь, шихуа). Вот типичное в своем роде суждение из средневекового сочинения:

«Небо благодаря времени порождает и благодаря времени убивает. Деревья и травы рождаются по времени и по времени умирают. Вода в соответствии со временем замерзает, и в соответствии со временем тает лед. Все это – небесное время».

Такое понимание времени как процесса означает, в сущности, что время неотделимо от перемен и, следовательно, само «случается», является чистым событием, обладающим уникальными свойствами. Здесь китайское понятие времени – быть может, незаметно даже для самих китайцев – вдруг совпадает с мгновением. Более того, в рамках времени-события последовательные моменты существования, которые постороннему аналитическому взгляду кажутся разделенными, в действительности проницают друг друга, составляя одно динамическое целое – то, что китайские мыслители называли «Одним Превращением» всего сущего. Авторитетнейшему неоконфуцианскому ученому Чжу Си (XII век) принадлежит, например, такое высказывание:

«В то время, когда с деревьев опадают пожелтевшие листья, на них уже зарождаются почки. Более того, у вечнозеленых деревьев зимой сначала появляются почки, а потом с них облетают желтые листья. Если говорить об изменениях времени, то нет такого момента, когда Небо и Земля не претерпевали бы изменений» [136] Чжу-цзы юйлэй. – Тайбэй: Вэньцзинь, 1985, с. 1807. .

Впрочем, за тысячу лет до Чжу Си упоминавшийся выше Ван Би рассуждал о природе изменений следующим образом:

«В пользовании нет неизменной истины, в делах нет постоянного порядка: движение и покой, растяжение и сокращение соответствуют изменениям. А посему, когда определяешь свою гексаграмму, счастье и несчастье встают на свои места. Когда ведаешь свое время, покой и движение сообразуются с их пользой. Когда благодаря названию гексаграммы познаешь счастье и несчастье, а благодаря времени познаешь движение и покой, то можно прозреть перемены Единотелесности» [137] Поясним, что Ван Би прямо называл время сущностью всех гексаграмм, а понятие Единотелесности (и ти), восходящее к древним даосам, было одним из традиционных обозначений предельной реальности, одновременно объективной и субъективно (телесно) переживаемой. .

Подобный взгляд на время опять-таки близок современной феноменологии, которая видит во времени «то, что есть, что делает возможным и осуществляет возвращение того же самого» [138] Cornelius, Castoriadis. The Imaginary Constitution of Society. – Cambridge: The MIT Press, 1987, p.188. . Время в таком случае оказывается творческим началом мира или, скорее, «серией начал» (Г. Башляр). В качестве «логико-онтологического генезиса» мира оно обуславливает «появление других фигур и, следовательно, других определений; мысль о том, что нечто существует как временное, требует мыслить его как нечто, порождающее другие модусы бытия» [139] Ibid., p. 200. .

Процитированное суждение со всей очевидностью выявляет одно важное следствие представления о времени как исходной реальности, конституирующей все сущее: отсутствие в китайской мысли сколько-нибудь внятно очерченной трансцендентной перспективы, которая могла бы служить всеобщей точкой отсчета для определения и оценки мировых явлений. Об отсутствии такой точки зрения говорит уже самое название «Книги Перемен», где понятие «перемены» означало также «отсутствие усилий», «спонтанная метаморфоза». Тот факт, что для Ван Би все перемены происходят в конечном счете в среде Одного Тела, то есть в рамках некоего вселенского организма, лишний раз напоминает о том, что метаморфозы в китайской картине мира носят имманентный и спонтанный характер. Вот почему они не столько представляют некую умопостигаемую реальность, сколько скрывают ее, переводя ее в имманентность опыта. Перемены происходят «сами по себе» во всем их неисчерпаемом разнообразии и притом одновременно, то есть в плоскости временности как таковой. Другими словами, никогда не равная себе временность времени есть то, что объединяет все сущее в мире. Это время как «единый взрыв или единый напор», пронизывающие все временные измерения и всегда тождественные себе, имеет характер, по выражению М. Мерло-Понти, «временного стиля мира». Оно есть некая живая целостность мира, подобная Великому Кому в притче Чжуан-цзы, проявляющемуся через человеческие переживания и само лицо человека. В конечном счете, время есть «некто» (Мерло-Понти), некое всеобщее «мгновение ока», Augen-blick (Хайдеггер), «субъект=Х» или «темный предшественник» (Делёз), чему в даосской традиции соответствует понятие «верховного прародителя» (цзун).