Валерий Ледяев - Власть в малом российском городе

В итоге происходит сращивание власти и бизнеса, а «вход на рынок остается открытым только для “избранных” компаний, чаще всего связанных с областными и городскими чиновниками». Исследователи приходят к заключению, что режим «государства-хищника» в Перми «оказывает негативное влияние на экономическое развитие, способствуя распространению коррупции и препятствуя привлечению инвестиций и становлению свободной конкуренции. Однако плюралистический характер локального режима в определенных условиях (например, в случае прихода к власти сильного лидера, нацеленного на пресечение коррупции) может способствовать росту и развитию города» [Там же].

Проблематика и теоретическая рамка городских режимов начинают использоваться и другими исследователями. Надежда Борисова, Константин Сулимов и Ольга Ковина проанализировали основные факторы, влияющие на процессы формирования и трансформации городских режимов в трех городах Пермского края [Борисова, Сулимов, Ковина, 2011, с. 5—14]. Юрий Пустовойтпровел эмпирическое исследование, посвященное анализу городского режима в Новокузнецке, сделав акцент на проблемах формирования, развития и распада городских режимов и уделив особое внимание организации взаимодействия между предприятиями, бизнес-структурами, средствами массовой информации, публичными политиками и городскими властями как во время электоральных циклов, так и между ними; он выделил пять основных периодов в политической истории города (позднесоветский, предрежимный, становление коалиции, пик развития коалиции, посткоалиционный), различающихся по политико-экономическим приоритетам и характеристикам внутрикоалиционных властных отношений [Пустовойт, 2014; Пустовойт, Антидзе, Мартыненко-Фриауф, 2014]. Изучая городской режим в Санкт-Петербурге, Елена Тыканова и Анастасия Хохлова пришли к выводу, что коммерциализация постсоветских городов и включение их в глобальную экономику стимулируют альянсы властей и бизнеса, приобретающие форму машин роста; формирование таких комплексов более вероятно в тех случаях, когда бизнес представлен крупными строительными компаниями, готовыми инвестировать значительные средства в развитие городских территорий [Тыканова, Хохлова, 2015].

Эти и другие исследования свидетельствуют о том, что на сегодняшний день в отечественной политической науке и социологии уже сложились отдельные направления изучения власти на субнациональном уровне, а их результаты позволяют сделать определенные выводы о ее субъектах, формах проявления и специфике.

Цели и задачи нашего исследования определяются несколькими основаниями. Во-первых, сам феномен власти, его структурные (концептуальные) параметры с самого начала очерчивают общий круг вопросов, на которые должен ответить исследователь. Субъект и объект власти, их взаимодействие, структурные преимущества, ресурсы власти, стратегии и формы их применения, сфера власти (подчинения), интенсивность и эффективность власти, другие ее параметры обозначают набор проблем, общих для исследований власти в любых социальных системах – в социуме, локальном сообществе, семье, организации [Power: Critical concepts, 1994; The Sage Handbook of Power, 2009; Encyclopedia of Power, 2011].

Во-вторых, мы опирались на уже имеющийся опыт проведения эмпирических исследований в городских сообществах. Несмотря на довольно широкий разброс в подходах к изучению власти, страновую и временную специфику, естественный субъективизм в выборе проблемного поля и методов исследования, некоторый набор основных тем, сюжетов и предметных областей социологии власти в городских сообществах к настоящему времени в целом сложился и в большей или меньшей степени разделяется практически всеми исследователями [Ледяев, 2011, с. 34–50]. Этот набор позволил выработать программы сравнительных исследований локальной власти в различных странах и регионах.

В-третьих, проблематика эмпирического исследования, его специфика и особенности во многом задаются теоретико-методологическими основаниями исследования. В данном контексте фокус нашего исследования определен двумя обстоятельствами. С одной стороны, он отражает наш выбор теории городских режимов в качестве теоретической рамки исследования, что вполне естественно, учитывая ее место в научном дискурсе о власти в локальных сообществах. С другой стороны, поскольку ранний и классический этапы в развитии данного направления социальных исследований в нашей стране оказались пропущенными, мы посчитали целесообразным уделить большее внимание традиционным темам, связанным с классическим далевским вопросом «кто правит?», находившимся на острие дискуссии в рамках community power studies 1950-1960-х годов [Harding, 2009, р. 27–39; Ледяев, 2012].