Геннадий Есаков - Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки

Первое решение, связанное с конституционностью презумпции mens rea , было вынесено судом в 1979 г. по делу Д. Сандстрома, осуждённого в Монтане за обдуманное убийство (deliberate homicide)} [1117] Присяжные в процессе были проинструктированы, что «закон презюмирует лицо намеревающимся относительно обычных последствий его волимых действий». [1118]На разрешение Верховного Суда попал вопрос о том, «имеет ли… инструкция присяжным эффект освобождения штата от бремени доказывания… по критическому вопросу настроя ума апеллянта». [1119]Отвечая на него, суд счёл презумпционный подход к намерению касательно последствий совершённого преступления либо как допускающий возможность окончательности и неопровержимости презумпции mens rea из доказанности actus reus , либо как сдвигающий бремя доказывания на обвиняемого позиции, противоположной презумпции, нарушающим презумпцию невиновности и принцип надлежащей правовой процедуры в аспекте обязанности штата доказать каждый элемент вменяемого преступления вне разумных сомнений. [1120]Иными словами, Верховный Суд признал безусловно конституционно недопустимой и обязательную окончательную презумпцию mens rea , [1121]и обязательную опровержимую с бременем опровержения (в виде бремени убеждения), возлагаемым на обвиняемого. [1122]

В 1985 г. судом было рассмотрено второе значимое дело, изначально возникшее в практике Джорджии. [1123]В процессе по обвинению в тяжком убийстве присяжные были проинструктированы следующим образом: «Действия вменяемого лица (a person of sound mind and discretion) презюмируются продуктом воли лица, но презумпция может быть опровергнута. Вменяемое лицо презюмируется намеревающимся естественных и возможных последствий своих действий, но презумпция может быть опровергнута». [1124]Отменяя осуждение, Верховный Суд указал, что «поскольку разумный присяжный мог понять оспариваемые части инструкции присяжным в данном деле как создающие обязательную презумпцию, сдвигающую на обвиняемого бремя убеждения по центральному элементу– намерению постольку инструкция присяжным не согласуется с требованиями оговорки о надлежащей процедуре». [1125]Как заключил своё решение суд, «Сандстром против Монтаны прояснил, что оговорка о надлежащей процедуре XIV поправки запрещает штату использовать инструкции присяжным, которые носят эффект освобождения штата от бремени доказывания в уголовном преследовании… критического вопроса – намерения». [1126]

В 1980-1990-х гг. Верховный Суд ещё не раз обращался к проблеме конституционности презумпции mens rea и последовательно разрешал возникавшие казусы в свете принципов, сформулированных в прецедентах дел Д. Сандстрома и Р.Л. Франклина. [1127]

Основываясь на рассмотренной линии решений, представляется допустимым сделать следующие выводы. Являясь (не касаясь строгой ответственности) обязательной составляющей преступления, mens rea подлежит безусловному доказыванию обвинением на базе стандарта «вне разумных сомнений», прежде чем к лицу могут быть применены уголовно-правовые санкции. Тем не менее, будучи сковано в своих возможностях доказать настрой ума деятеля, сам факт существования которого выявляется только постольку, поскольку он объективируется в носящих внешний характер поступках человека, изменяющих окружающую его реальность, обвинение с неизбежностью вынуждено полагаться на эти внешние действия как необходимое и безусловное, по общему правилу, доказательство бытия подлежащего установлению настроя ума, т. е. mens rea. Основываясь на поступках человека, обвинение, соответственно, вправе предложить присяжным и судье считать их намеренными, злоумышленными, неосторожными и так далее в той мере, в какой они были бы намеренными, в любом ином схожем случае, т. е. вправе предложить, говоря иными словами, считать их намеренными, злоумышленными, неосторожными и так далее относительно естественных и возможных последствий конкретного деяния, которых намеревалось бы, которые злоумышляло бы, применительно к которым было бы неосторожно и так далее любое здравомыслящее лицо в ситуации действующего. Но при этом будучи (исходя из здравого смысла и житейского опыта) вправе предложить считать конкретные поступки намеренными, злоумышленными, неосторожными и так далее, обвинение не вправе ни обязать безусловно считать их намеренными, злоумышленными, неосторожными и так далее, ни обязать рассматривать их как намеренные, злоумышленные, неосторожные и так далее до тех пор, пока противное не будет доказано обвиняемым, или, используя язык юридических конструкций, вправе прибегнуть к допустимому выводу (фактической презумпции) относительно mens rea , но не к неопровержимой презумпции mens rea или обязательной опровержимой презумпции последней. Иное решение сводило бы здесь субъективный феномен mens rea до объективизированного уровня помыслов «разумного человека», не позволяя в должной мере принять во внимание и учесть индивидуальные субъективные настроения действующего. Такое положение вещей могло устраивать в XVIII–XIX вв. с присущими тому времени ярко объективизированным вменением, базировавшимся на оценке не намеренности, а моральной упречности, и отсутствием доступных средств к установлению таковой упречности, кроме как через стандарты сообщества. Однако такое положение вещей неприемлемо в XX–XXI вв. со свойственным им стремлением познать истинные чаяния людей с целью через них и только через них оценить меру их моральной порицаемости.