Геннадий Есаков - Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки

Но доминирующим фактором в развитии института error juris в рассматриваемое время стал, бесспорно, Верховный Суд Соединённых Штатов.

До начала 1980-х гг. он наиболее определённо признавал в своей практике исключения из максимы ignorantia juris только двух типов, сохраняя, во-первых, «налоговое» изъятие [917]и считая, во-вторых, релевантной юридическую ошибку, возникающую вследствие оказавшегося неверным совета должностного лица, ответственного за правоприменение (так называемая, говоря теоретически, доктрина «ловушки на истопле» («entrapment by estoppel ») [918]или, говоря практически, основание защиты вследствие последней). [919]Соответственно, в иных делах Верховный Суд недвусмысленно констатировал абсолютную нерелевантность error juris вне зависимости от обстоятельств содеянного. [920]

Полной противоположностью предшествующей эпохе стал период, охватывающий 1980-90-е гг., когда судом разрешается несколько казусов, придавших проблеме юридической ошибки совершенно иное практическое и, как следствие, значимое в теоретическом плане звучание.

Первое из цепочки решений, связанных с релевантностью error juris , было вынесено по делу Ф. Липароты. [921]Апеллянт был обвинён в нарушении законодательства, уголовно наказующего оборот продовольственных марок с несоблюдением определённых нормативных предписаний, которое выразилось в приобретении им у правительственных агентов упомянутых марок по цене ниже номинала. Суд первой инстанции отвергнул довод обвиняемого, утверждавшего, что для осуждения за преступление обвинение должно доказать его знание о нарушении им закона; соответственно, Ф. Липарота был признан виновным и осуждён. Верховный Суд, отменяя приговор, счёл необходимым требованием для осуждения по данному обвинению доказанность того факта, «что обвиняемый знал о том, что его поведение не разрешается статутом (курсив мой. – Г.Е.)» [922] т. е. признал релевантной юридическую ошибку незнания о праве. [923]По мнению суда, исключение элемента знания законодательства из структуры преступного деяния могло бы привести к криминализации «широкой области очевидно невиновного поведения», [924]что, в свою очередь, не согласуется с целями применения уголовного наказания.

Следующее значимое решение выносится Верховным Судом несколько лет спустя. [925]Согласно его фактам, Дж. Л. Чик был обвинён в неподаче в течение ряда лет налоговых деклараций, образующей уголовно наказуемое деяние. В защиту от обвинения апеллянтом был выдвинут довод о том, что, по его мнению, он не совершал никакого преступления, поскольку добросовестно рассматривал федеральную налоговую систему как неконституционную и не считал себя обязанным налогоплательщиком. [926]Суд первой инстанции отверг эти доводы и, признав лишь за обоснованным заблуждением относительно налагаемой налоговой обязанности статус релевантной ошибки, но не за простым несогласием с законом, [927]по вынесении присяжными вердикта о виновности постановил обвинительный приговор. Отменяя решение суда, Верховный Суд, сославшись на сформулированное им в 1930-х гг. «налоговое» изъятие, указал на то, что усложнение системы законодательства затрудняет гражданам установление точного круга их прав и обязанностей и в особенности в приложении к налоговой сфере. [928]Как следствие, указал суд, неверная личная интерпретация закона, повлекшая совершение уголовно наказуемого деяния, может быть сочтена релевантной юридической ошибкой вне зависимости от того, является ли она обоснованной [929].

Но наиболее сильный практический и одновременно с тем теоретический «удар» по максиме ignorantia juris был нанесён Верховным Судом в 1994 г. [930]Согласно федеральному законодательству запрещается разбивать наличные денежные платежи на части во избежание их декларирования в Службе внутренних доходов. В. Рацлаф был обвинён в нарушении последнего, выразившемся в уплате им долга казино посредством указанного структурирования платежа. Сделал он это, будучи проинформирован служащими игорного дома о том, что платёж наличными денежными средствами, превышающий сумму в десять тысяч долларов, должен быть задекларирован, и желая только снять с банка обязанность декларирования; тем не менее, зная о необходимости декларирования платежа, он не был поставлен в известность о незаконности и уголовной наказуемости его структурирования. [931]В свою защиту В. Рацлафом был выдвинут довод, в силу которого для осуждения обвинение должно доказать знание им о незаконности совершаемых действий, однако суд первой инстанции отверг эти соображения. Верховный Суд отменил осуждение апеллянта. В частичное обоснование своего решения, сформулированного судьёй Р.Б. Гинзбург, суд положил теоретический анализ термина «преднамеренно» ( willfully ), описывающего mens rea преступления, за совершение которого был осуждён В. Рацлаф. Интерпретируя этот термин как с необходимостью включающий знание о незаконности поведения, Верховный Суд указал, что действия обвиняемого, запрещённые законом, не являются «неминуемо бесчестными», [932]поскольку, взятые изолированно, по своей природе они ещё не свидетельствуют о желании учинить преступление и вполне могут быть содеяны с невиновной целью. Тем самым, заключил суд, ссылка на «преднамеренность» в дефиниции преступления в данной ситуации (и, как подразумеваемо счёл суд, также и в некоей другой, где федеральный закон содержит указание на «преднамеренность» совершённого – в этом-то и заключается вся сила теоретического «удара» по максиме ignorantia juris [933] ) свидетельствует о намерении законодателя потребовать от обвинения доказать в каждом конкретном случае знание подсудимым о незаконности действий.