Рихард Гаррис - Школа адвокатуры. Руководство к ведению гражданских и уголовных дел

В заключение можно заметить, что люди, получившие известность выдающихся ораторов, достигали этого путем огромной работы, неутомимого упражнения и старательного изучения великих художников слова. Может казаться лишним проходить через все эти трудности только для того, чтобы сделаться поверенным по мелким исковым делам; но если принять во внимание, что умение говорить есть верное средство успеха, то надо признать, что ради успеха можно трудиться всю жизнь. Кроме того, надо помнить, что всегда может случиться, что вам предстанет необходимость проявить на деле умение, приобретенное вами упорной работой молодых лет.

Первоначальный допрос свидетелей есть один из важнейших моментов в процессе. Молодой адвокат, если он обладает отвагой, обыкновенно бросается в дело, вроде того как человек, не умеющий плавать, прыгает в воду. Естественным последствием такого прыжка бывает много напрасных усилий и мило толку. Голова в воде, руки над водой; так далеко не уплывешь! Нервное возбуждение, неизбежно овладевающее им, когда он встает, чтобы говорить перед опытным судьей, глаз которого — микроскоп для его ошибок и который не всегда бывает снисходителен в своих замечаниях, было бы само по себе величайшим затруднением, даже и том случае, если бы начинающий адвокат уже был мастером своего дела. Между тем в большинстве случаев он имеет лишь весьма слабое представление о том, как следует вести допрос. Он сознает вместе с тем, что кругом сидят поди слишком склонные подмечать всякий промах не по недоброжелательству, а просто по привычке. Чем дальше, I см заметнее для него, как много недостает ему в практическом опыте, и тем сильнее его нервное волнение. Трудно представить себе менее завидное положение.

Я не рассчитываю на то, чтобы мои замечания могли вылечить его или дать ему практический опыт; но надеюсь, что некоторые из моих указаний принесут ту пользу, что помогут ему избежать многих ошибок и держаться верного пути, проторенного опытными адвокатами. Необходимо запомнить одно основное соображение: свидетель вызван вами, чтобы передать суду простой и правдивый рассказ о том, что знает; доверие или недоверие присяжных к этому рассказу, а следовательно и их решение, зависят от того, как он будет говорить. Если бы свидетель говорил в кружке друзей или знакомых, его рассказ мог бы оказаться расплывчатым, не слишком точным, но все факты были бы налицо; а это именно то, что всего важнее, если только вы беретесь за чистое дело (другого предположения я, конечно, делать не могу). Мне часто приходилось слышать, как вследствие неумелых вопросов юного адвоката свидетель передавал лишь половину своего рассказа, и притом худшую, так что его старшему товарищу приходилось ловить случай помочь свидетелю досказать нужное уже на дополнительном допросе. Если бы свидетель давал свое показание при упомянутых выше условиях, в частном кружке, все присутствующие понимали бы его без труда, и если бы он был известен за правдивого человека, все бы поверили его словам. Все обошлось бы без содействия адвоката, путающего события и смешивающего дни. Возьмем другую обстановку: мы в суде и тот же человек передает тот же рассказ перед судьей и присяжными. Он уже заранее знает, что ему не дадут говорить просто. Его будут допрашивать; из него будут извлекать то, что он знает, отрывками, по кусочкам, рядом отдельных вопросов; на каждом шагу его почему-то будут перебивать самым бестолковым образом, хуже, чем если бы каждый из присутствующих в зале вздумал по очереди спрашивать его о том, что он должен показать, вместо того чтобы спокойно выслушать, что он скажет сам (как не узнать в этих строках наши судебные заседания, где прокурор, гражданский истец, защитник и сам председатель то и дело перебивают друг друга во время допроса, извиняются, кланяются и опять вмешиваются в чужие вопросы, не дождавшись очереди). Это несколько напоминает судебно-медицинское вскрытие; разница в том, что свидетель жив и очень чувствительно относится к мучительной операции. Он знает, что каждое слово его будет предметом спора, а иногда и прямого обвинения во лжи. До сих пор, может быть, никто никогда не позволял себе усомниться в его правдивости, а теперь, того и гляди, придется выслушивать намеки на лжесвидетельство под присягой.

Таким приблизительно должно быть состояние духа человека, впервые выступающего свидетелем на суде. Итак, прежде всего, он находится в настроении, менее всего подходящем для допроса: он волнуется, он смущен и растерян. Поставьте перед ним взволнованного, смущенного и растерянного молодого адвоката — и получите худшее из всех сочетаний для выяснения того, что требуется, т. е. улик. Начинается с того, что его, как на экзамене, спрашивают, как его зовут; одно это иногда вызывает ряд недоразумений и приводит свидетеля в удрученное состояние: он видит, что судья удивлен, а иной раз и негодует на то, что он не сумел обзавестись более приятным прозвищем, и даже на то, что у него вообще существует имя, какое ни на есть. Свидетель краснеет, чувствует себя униженным, но считает, что пока отделался еще очень дешево, не получив строгого выговора. Вслед за тем он поворачивается в сторону адвоката и старается угадать, о чем его будут спрашивать.