Филипп Гут - Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов [litres]

Тем временем Бен взялся за своих оппонентов: «Как бывшему следователю, занимавшемуся военными преступлениями, мне было легко выяснить, кто кого подкупал». Человеком, который внес проект поправки к закону, был Роман Л. Рускэ, консервативный сенатор от Небраски. Когда он умер в 1999 году в возрасте 94 лет, газета «Нью-Йорк Таймс» отметила его большое влияние на Юридический комитет Сената. С этого Бен и начал. Он связался с Эдвардом «Тедди» Кеннеди, который также был членом комитета. Поскольку семья Кеннеди была убежденными католиками (Джон, брат Тедди, стал первым католиком – президентом США, а одна из его сестер удалилась в монастырь [44] Автор допускает неточность: две из пяти сестер Эдварда Кеннеди обучались в католической школе-интернате, но ни одна из них не удалялась в монастырь. ), Бен пришел на встречу вместе с благочестивой Селестиной. Кеннеди проявил сочувствие к их делу, но он не мог так просто решить этот вопрос. «Пришло время снять шелковые перчатки», – решил Бен.

Бен назначил встречу с Рускэ. Они договорились встретиться в эксклюзивном «Сенатском обеденном зале» в Вашингтоне. Сенатор ел суп с белыми бобами и выпил к нему стакан простокваши. Бен предложил ему сделку: 30 процентов денег фонда должны пойти к привилегированным получателям, 70 процентов – к остальным. Рускэ ответил, что сначала ему нужно все прояснить, а на следующий день позвонил и отказался. Все это начинало раздражать Бена: «Сначала мы выпустили пресс-релиз, восхвалявший Рускэ как образцового государственного служащего. Он был председателем комиссии, занимавшейся этой очень важной проблемой, и мы надеялись, что он, конечно, исправит неравенство в законодательстве». Вместе с этим он обрабатывал ассистента Рускэ, «религиозного и честного человека». Бен пригрозил, что, если все пойдет не так, как хотелось бы, последует еще один пресс-релиз. Бен обнаружил, что Рускэ «владеет собственностью на Вашингтон Авеню, используемой в качестве дома терпимости», и при этом сенатор был известен как ярый противник сцен насилия и порнографии в кино и на телевидении. «Я дал ему знак: не связывайся со мной», – рассказывал Бен.

Вскоре противники встретились в Капитолии, Рускэ только что вернулся с заседания.

– Кто это решил на меня надавить? – спросил он, багровея.

– Сенатор, вы знаете кто, – ответил Бен. – У вас есть свои обязанности, а у меня – свои.

Когда дело дошло до решающего голосования в Юридическом комитете, Бен и сестра Селестина ждали за дверью. Сразу после голосования к ним выбежал Тедди Кеннеди.

– Бен, что ты сделал с Рускэ?

– Я всего лишь поговорил с ним, – ответил Бен.

Кеннеди объяснил, что никогда не видел такой резкой смены позиции. В конце концов организации, которые представлял Бен, получили и новую статью закона, и свои деньги.

Бен имел право на десять процентов от оспариваемой суммы, однако церковь адвентистов седьмого дня была готова заплатить только семь процентов. Бен не хотел «делать различий», поэтому он уменьшил долю для всех организаций. «Все равно оставалось более чем достаточно», – решил он. Протестанты были особым случаем: «Они вообще ничего не дали, они только нажились». Однако Бен был настолько доволен результатом, что устроил вечеринку в итальянском ресторане в районе Гринвич-Виллидж для всех, кто помогал в переговорах.

Эту модель он использовал и в других случаях, обычно с успехом. Бен действовал по принципу: «Если твои требования имеют моральное обоснование, но нет соответствующего закона, то измени закон! А если они не захотят менять закон, дожимай их!» Проще говоря, задай жару противнику, надави на него, подключи общественность! Он на личном опыте убедился, что ради хорошего дела можно бороться с оппозицией до конца и даже публично поставить противника к позорному столбу.

Другой пример его профессиональной вовлеченности касается группы молодых польских женщин, ставших жертвами медицинских экспериментов в концентрационном лагере Равенсбрюк. Здесь он тоже немного «дожал» в решающий момент.

Однажды, уже в 1957 году, в его нью-йоркском офисе появилась «очень красивая леди» и представила ему его новое дело. Кэролайн Ферридей была дамой состоятельной. Через свои связи с различными организациями, оказывающими поддержку жертвам нацизма, она узнала о польских женщинах, которые подвергались жестокому обращению и были изувечены в Равенсбрюке. Немецкие врачи – Герта Оберхаузер и ее коллега – засыпали им песок или разбитое стекло в свежие раны, «просто чтобы посмотреть, что будет». Жертв, с которыми обращались хуже, чем в экспериментах над животными, мучительницы цинично прозвали «кроликами Равенсбрюка». Проблема заключалась в том, что польских узниц исключили из западногерманских компенсационных программ. По политическим причинам ФРГ отказалась оказывать помощь людям, жившим за железным занавесом. «Я всегда чувствовала, что такая дискриминация несправедлива, но не смогла добиться никаких изменений. Немцы были очень упрямы», – рассказала Ферридей. Значит, требовался другой план.