Тед Шварц - Хиллсайдский душитель [История Кеннета Бьянки]

Следственные действия требуют времени. Лабораторный анализ занимал несколько дней, но полиция не хотела освобождать Бьянки, пока дело не будет полностью завершено. Если Кен уже лишил жизни двух человек, то не остановится перед новым убийством или бегством из города. Но на данный момент ему нельзя было предъявить обвинение в убийстве, поэтому решили подыскать более весомые основания для продления ареста. Их предоставил обыск в доме Бьянки.

Ордер на обыск, полученный детективом Терри Уайтом и подписанный окружным судьей Эдом Россом, был не совсем обычным, поскольку и Бьянки, и Келли Бойд дали разрешение на осмотр жилища. Там нашлось множество любопытных предметов, и ордер давал разрешение на их изъятие. Среди прочего упоминались «четыре кнопочных телефона „Белл систем“» и «одна цепная пила „Хоумлайт“», а также «один телефон „Принцесса“ компании „Белл систем“». Все они были спрятаны в подвале и не принадлежали Кену. Благодаря этой находке задержанному собирались предъявить обвинение в краже: указанные предметы числились пропавшими из тех домов, за охрану которых отвечал Бьянки.

16 января на первой полосе «Беллингхем гералд» была опубликована заметка Меган Флойд. В ней говорилось, что Бьянки задержали за кражу и арестовали, вместо того чтобы освободить под залог в 150 000 долларов, который намного превышал стоимость предположительно украденного имущества. Статья предназначалась для того, чтобы потянуть время, пока в лаборатории ФБР изучают улики с места преступления. Но когда ее опубликовали, горожане выдохнули с облегчением, решив, что убийство Карен и Дианы раскрыто.

А Кену Бьянки по-прежнему не верилось, что все происходящее правда. Он совершенно ничего не знал об убийствах — во всяком случае, так он говорил офицерам, которые вели следствие. Впрочем, Бьянки знал, что обнаружены улики, неоспоримо свидетельствующие о его причастности к смерти девушек. Ему дали ознакомиться с обвинительным актом, и Кен нанял адвоката Дина Бретта, который начал готовиться к защите. Однако, по мнению Бьянки, произошла чудовищная ошибка.

— Письма, которые он писал мне в те дни, были просто душераздирающими, — рассказывала Келли Бойд. — Я уже не знала, чему верить. Газеты выставляли Кена преступником. А Кен писал, чтобы я забыла о газетах. Просил, чтобы я попыталась представить, каково это — лишить человека жизни, и уверял, что не в силах понять, как можно такое совершить. Я знала, что он не святой, да он и сам признавал, что порой впадает в ярость, как и все мы, но продолжал твердить о том, насколько тяжело оборвать чью-то жизнь. Мол, на такое злодейство способен только маньяк, и он молится о том, чтобы Господь простил этого человека, кем бы тот ни был.

Кен рассказал, что многие готовы выступить свидетелями защиты и дать показания о моральном облике обвиняемого. Среди них наши друзья, люди, которых я уважаю. Они вовсе не дураки, и Кен был прав: я знала, что он не способен на убийство.

Еще Кен говорил о своей любви к Шону. Я не сомневалась, что риск никогда больше не увидеть сына удержал бы его от убийства. Кен даже упомянул «шерифский резерв»: он давно подумывал выйти оттуда, потому что все время спрашивал себя, сможет ли при необходимости выстрелить в человека, и каждый раз отвечал на этот вопрос отрицательно. Он в течение двух лет спасал людей, работая на «скорой помощи». И уверял, что не сможет жить в ладу с собой, если ему доведется кого-нибудь убить. Кен напоминал мне, как боялся даже случайно сбить на дороге животное; и действительно, когда мы вместе выезжали за город, он всегда бывал предельно внимателен за рулем.

Келли знала о Кене Бьянки слишком много хорошего, чтобы исключить возможность страшной, трагической ошибки. Депрессия, в которую Кен впал в тюрьме, пугала Келли, и она гадала, сумеет ли он продержаться до того момента, когда очевидная оплошность правосудия будет исправлена.

— Помню письмо, в котором он рассказывал, как плохо ему в тюрьме, — говорила Бойд. — Он жаловался на одиночество, называл его «надоедливой тварью», которая постоянно крутится рядом. Говорил, что курит, слушает радио и играет в карты, когда предоставляется возможность.

Почти все время его держали в большой камере предварительного заключения. По его словам, это помещение размерами семь на семь метров, с двумя длинными столами, унитазом без сиденья, раковиной и душем. Там было холодно, сыро, грязно и полутемно. Камера предназначалась для краткого пребывания, и в бюджете округа вечно не хватало средств на ремонт. Я много слышала о проблемах тюрем, но, судя по описаниям Кена, в реальности дело обстояло еще хуже. Для меня это было время таких страданий и чувства беспомощности, с которыми я прежде никогда не сталкивалась.