Александр Чучаев - Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография

Характеризуя рассматриваемое деяние, В. М. Клеандрова пишет: «В составе этого преступления был очень важен умысел ( нарочно и нагло ), так как он означал сопротивление государственной власти, нарушение политического режима» [296]. Утверждение автора представляется неточным. Политический режим как совокупность средств и способов осуществления государственной власти, выражающих ее содержание и характер, не мог быть нарушен срыванием и порчей правительственных указов и распоряжений.

Суровость наказания, предусмотренного арт. 203, в принципе отражает общую тенденцию времени правления Петра I жестоко карать всех преступников, посягающих на государственную власть и ее атрибуты. В специальном указе царя (24 апреля 1713 г.) по этому поводу было заявлено: «Сказать во всем государстве, дабы неведением нихто не отговаривался, что все преступники и повредители интересов государственных с вымыслу… без всякия пощады казнит смертью…» [297].

Артикул 204 «главы двадцать третьей – о палаче и профосах» посвящен защите личности представителя власти, осуществляющего функции военной полиции, по исполнению приговора суда и др. «Никто да не дерзает генералу-гевальдигеру [298], профосам [299]и протчим судейским служителям, во управлении чина их, и когда оныя захотят взять винного, возбранять и воспрепятствовать, ниже б им противитися, ниже на палача каким образом нападать, когда он какую казнь по указу отправлять будет, под потерянием живота». С. А. Цветков, на наш взгляд, ошибается, заявляя, что данный артикул не имеет санкции [300]. Во-первых, непосредственно в его тексте содержится указание на «потеряние живота», что означает смертную казнь. Во-вторых, содержание артикулов нельзя трактовать в отрыве от имеющегося толкования к нему. А в последнем указано, что потерпевшие – «…суть слуги началства; и ежели им что непристойное учинится, почитается властно, якобы высокому началству самому сие приключилось, и в отправлении должности их помешано» [301]. Любое же посягательство на «высокое начальство» согласно Артикулу воинскому каралось смертной казнью.

Многие нормы Артикула воинского в том или ином виде встречаются в Уставе морском 1720 г. [302]

Таким образом, можно сделать вывод, что уголовное право петровской эпохи сделало значительный шаг в разработке основных положений учения о преступлении и наказании вообще, в уголовно-правовой охране власти в частности. Однако уровень уголовно-правовой доктрины еще не позволял систематизировать посягательства по их социальной направленности, объекту преступления. Это особенно заметно по отношению к рассматриваемым деяниям. В Артикуле воинском, как и в прежнем законодательстве, власть как таковая и интересы ее ветвей (законодательной, судебной и исполнительной) в качестве объекта самостоятельной уголовно-правовой охраны не выделяются, нормы, направленные на защиту указанных отношений, как правило, размещаются в разных структурных частях закона, в достаточно произвольной последовательности. Причем так же делалось и после Петра I. Достаточно обратиться, например, к Уставу благочиния и полицейскому 1782 г. [303]В ст. 229 Устава говорится о запрещении «учинять уголовные преступления против правосудия вообще» [304]. Вероятно, и не было социальной потребности в выделении указанных объектов защиты, коль скоро при абсолютизме все функции власти сосредоточены в конченом счете в руках одного человека – царя.

Вместе с тем обращает на себя внимание отношение законодателя к оценке различных форм посягательства на власть. Деяния, направленные на основы власти, порядок управления и интересы правосудия, в нормативных правовых актах представлены достаточно широко; составы преступлений неплохо проработаны и отражены в законе (с учетом уровня развития русского уголовного права, законодательной техники и опыта зарубежных стран). Но при этом посягательства на лиц, обладающих властными полномочиями, в связи с выполнением ими своих функций, в самостоятельные преступления не выделены; законодатель их оценивает как деяния против жизни и здоровья, чести достоинства лица. В целом же «…сопротивление властному… воздействию имеет типовые формы выражения, то есть обладает неким онтологическим статусом. Качество закрепления этих форм в законодательстве обусловлено конкретно-историческими условиями жизни общества и в немалой степени состоянием юридической техники…» [305].