А. Глинкин: Дипломатия Симона Боливара

Ни один посетитель мадридского Прадо не пройдет мимо полотна «Семья короля Карлоса IV». Эта картина является одной из вершин изобразительного искусства и одновременно политическим произведением необычайной силы. Гениальная кисть Франсиско Гойи обнажила степень вырождения правившего семейства испанских Бурбонов острее, чем все исторические трактаты. На фоне сверкающих мундиров, орденов и драгоценностей, всех этих земных атрибутов божественной власти, зримо выступает человеческое ничтожество носителей наследственного королевского титула. Тучный, одолеваемый подагрой, безвольный и недалекий король. Стареющая некрасивая королева с пронзительно-хищными глазами. Ее облик излучает злую несокрушимую волю и решимость урвать у жизни все возможные земные наслаждения. В группе инфантов выделяется наследный принц Фердинанд, отмеченный печатью тайных пороков и скудоумия. Для полноты картины не хватает только Мануэля Годоя, всесильного фаворита королевы. Неприязнь к нему испанцев не знала границ. Нажитое им состояние, по остроумному замечанию французского посла, точно соответствовало размерам государственного долга Испании. Заняв в 1797 году пост главы правительства, Годой своей недальновидной политикой торил дорогу к национальной катастрофе. За два года до приезда Боливара в Мадрид некогда непобедимый испанский флот был разгромлен англичанами, что создало немалые трудности для поддержания связей с заморскими владениями.

«И этот развратный и бессовестный двор купается в роскоши, создаваемой трудом порабощенных американцев!», [23] Bolivar. 1783–1983. — Caracas, 1983. — P. 13. — восклицал потрясенный Симон Боливар.

Но в один прекрасный день все отступило на задний план. Весной 1800 года романтическое сердце Боливара пленила очаровательная Мария Тереса, единственная дочь богатого уроженца Каракаса Бернардо Родригеса де Topo. Молодым людям, решившим соединить свои судьбы, пришлось выдержать испытание: Боливара отправили на четыре месяца в Париж. Кроме того, ему предстояло получить согласие своей семьи на брак. Эти детали можно было бы опустить, если бы не одно примечательное обстоятельство.

По мнению некоторых исследователей, Симон, опасаясь, что его молодость может послужить препятствием, добился этого согласия, проявив впервые в жизни недюжинные способности дипломата. В послании старшим членам семьи он не изливал переполнявшие его страстные чувства и не выказывал охватившее его нетерпение. Он логично, ненавязчиво и убедительно доказывал, что его женитьба абсолютно необходима для благополучия всей семьи и преумножения ее богатств. Мастерски написанное письмо Боливара сравнивают с известным любовным посланием Бисмарка.

Но все позади, и 26 мая 1802 г. Симон Боливар сочетался в Мадриде браком с Марией Тересой Родригес. Счастье их было недолгим. В январе 1803 года, через шесть месяцев после приезда молодой четы в Каракас, Мария Тереса скончалась от желтой лихорадки. Потрясенный горем юный вдовец поклялся никогда больше не жениться. И Боливар сдержит эту клятву, хотя любовь еще не раз овладеет его сердцем.

Личное счастье не состоялось, и мысли Боливара вновь обращаются к политике. «Если бы я не овдовел, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе, я бы не стал ни генералом Боливаром, ни Освободителем. Хотя нужно согласиться, что моим призванием не было служить алькальдом Сан-Матео. Смерть моей жены очень рано вывела меня на дорогу политики». [24] Peru de Lacroix L. Vida publica y privada del Libertador Simon Bolivar. — Medellin, 1967. — P. 69, 71. В конце 1803 года, доверив управление своим состоянием старшему брату — Хуану Висенте, охваченный скорбью Боливар вновь отправляется в Европу. После кратковременной остановки в Мадриде он в мае 1804 года приезжает в Париж.

В пестром калейдоскопе событий и стран (Испания, Франция, Австрия, Германия, Бельгия, Голландия, Италия, США), встреч и расставаний, светских развлечений и глубоких раздумий, новых дружеских связей и разочарований в кумирах прошло около трех лет.

Во время пребывания Боливара во Франции в Париже в декабре 1804 года состоялась коронация Наполеона. Поворот от революции к империи во Франции вызвал бурю в душе Боливара. «Я боготворил Наполеона как героя республики, как блестящую звезду Славы, как гения Свободы…», [25] O'Leary D. Op. cit. — Vol. 27. — P. 17. — говорил он. В преклонении перед Наполеоном молодой креол не был одинок. Стендаль писал о восторге, который пробуждала слава первого полководца французской республики «во всех благородных сердцах». Давид и Беранже, Байрон и Мицкевич, Гейне и Лермонтов прославляли Наполеона. Для них его имя ассоциировалось с борьбой за свободу, с революцией.