А. Тер-Акопов - Мировые религии о преступлении и наказании

В духовном наследии митрополита Сурожского Антония, в его публичных выступлениях неоднократно присутствует напоминание об истинном евангельском предназначении различного рода начальников (будь то светские или церковные) – «слуг народа», сравнение «правильной» церковной иерархии с «перевернутой пирамидой», где внизу – епископ (руководитель), являющийся «слугой» и «любящим Отцом», служащим в интересах всей своей паствы [515] .

Действительность в большинстве своем свидетельствует об ином положении дел, что, наряду с другими аргументами, указывает на духовную значимость решения задачи совершенствования законодательного регулирования вопросов государственной службы с позиции ужесточения социальной и правовой ответственности чиновничества перед обществом, в том числе путем максимального упрощения процедур привлечения к уголовной ответственности различных «спецсубъектов» (гл. 52 УПК РФ).

В Евангелии дается нравственно-социальная оценка и такому, казалось бы современному, виду отклоняющегося поведения, как паразитизм: «Если кто не хочет работать, тот не ешь» (2 Фес. 3, 10). Очевидно, что под работой рассматривается всякая социально полезная богоугодная деятельность. В Притчах Иисус Христос упоминает о разных профессиях, не выделяя ни одной из них: сеятеля (Мк. 4, 3–9), слуг и домоправителя (Лк. 12, 42–48) и др. При этом деятельность, направленная на пропаганду пороков и греха, сама по себе греховна. В связи с этим представляется, что отечественное законодательство в постсоветскую эпоху, со ссылкой на права человека и международно-правовые нормы, опрометчиво отошло от стимулирования граждан к занятию каким-либо полезным трудом (видом деятельности). Это обстоятельство не само по себе, а наряду с другими причинами, привело к массовому распространению социального паразитизма и тунеядства, потребительства и иждивенчества, да и инфантилизма, явившихся, в свою очередь, детерминантами других, более опасных форм отклоняющегося поведения. Конечно, речь не идет о предложении бездумно восстановить ответственность за нежелание трудиться – не следует забывать и о возможных правовых репрессиях в отношении «инакомыслящих» граждан под предлогом обвинения их в тунеядстве, как это было в советский период отечественной истории.

Суицидальное поведение.Самоубийство для христианина по природе своей есть отрицание трех высших христианских добродетелей – веры, надежды и любви. Самоубийца есть человек, потерявший веру, Бог перестал для него быть реальной, благой силой, управляющей жизнью. Как известно, в рамках различных историко-культурных ареалов существовали диаметрально противоположные оценки самоубийства не только с этической, но и с политико-правовой точки зрения. Экскурс в историю проблемы обнаруживает, что именно христианский взгляд на смерть и человеческую свободу привнес нечто совершенно новое в оценку суицидального акта по сравнению с восточным ритуалом или античным чувством собственного достоинства. Вместе с правом на абсолютную индивидуальную свободу человек в христианском мире получил и особую форму искушения этой свободой – смертью по своему разумению.

Христианство рассматривает «умышленное» самоубийство (т. е. осознанное, а не из-за душевного заболевания) как следствие впадения в смертный грех уныния, а также как форму убийства – в нарушение Заповеди «не убий» (постановление Тридентского собора 1568 г. согласно истолкованию Августином Блаженным шестой заповеди). В Библии приводятся случаи искушения грехом уныния (Мф. 4, 5–6; Лк. 4, 9-11; Деян. 16, 27). Эпоха первых христиан практически не знает самоубийства (Новый Завет дает в качестве примера две судьбы: отчаявшегося получить прощение своему предательству самоубийцы Иуды и преодолевшего отчаяние троекратного отречения от Христа ап. Петра). Жесткая оценка в Библии содержится в отношении самоубийства как наиболее опасного из смертных грехов, не оставляющего времени на раскаяние. Суицидальное поведение расценивается как измена Христу.

Фома Аквинский подчеркивал, что самоубийство является смертным грехом, попыткой узурпировать принадлежащую только Богу власть над жизнью и смертью. Христианская традиция сформировала «сочувственное» отношение к самоубийцам лишь в случаях сознательного их ухода из жизни как единственного способа избежать насилия (например, целомудренной девушки при угрозе изнасилования).

Н. А. Бердяев мотивировал изложенные христианские взгляды на самоубийство следующим образом: «Моя жизнь есть не только моя, на которую я имею абсолютное право собственности, но и чужая жизнь, она есть, прежде всего, жизнь, принадлежащая Богу, который единственный имеет на нее абсолютное право собственности, она также есть жизнь моих близких, других людей, моего народа, общества, наконец, всего мира, который нуждается во мне» [516] .