Игорь Золотусский - Гоголь в Диканьке

Впоследствии Кукольник сдружился с композитором М. И. Глинкой, писал стихи, которые Глинка положил на музыку, издавал «Иллюстрированную газету», жил на широкую ногу. Творчество для него было скорей отдыхом, чем работой. И успех стал постепенно гаснуть, трагедии и повести Кукольника уже никто не читал, двор поостыл к автору «Руки Всевышнего», и Кукольник уехал в провинцию.

В то время когда два бывших однокашника встретились в Москве, им уже нечего было делить: Гоголь был Гоголем, Кукольник – Кукольником. Их уже тревожили воспоминания, а не будущее.

Все, кто видел Гоголя в эти годы в Москве, пишут, что он очень изменился со времени последнего посещения столицы. Это был уже человек, проживший жизнь, хотя и во цвете лет, но сильно подорванный изнутри душевными бурями.

Душа Гоголя хотела мира, уединенной работы, но Россия ждала от него чего-то необыкновенного, и ждала не в неопределенном грядущем, а сегодня, сейчас. Это желание читающей России не могло не сказываться на его настроении, на отношении к своей работе. Гоголь каждый день стоит у своей конторки и пишет. Каждое утро, выпив кофию и пройдясь по бульвару, он возвращается к себе в комнаты и, запершись там (при этом никто не смеет войти к нему в эти часы), до обеда трудится. Иногда за дверями раздаются его шаги, кажется, он говорит на разные голоса, представляя своих персонажей, потом вновь настает тишина, и так длится час, два, три.

Встречи Гоголя в Москве тех лет – встречи и дружеские, и деловые. Он видится с литераторами, друзьями, но интересуют его и купцы, и промышленники, и просто добрые люди, у которых он находит утешение от своих дум. Одним из таких новых друзей Гоголя в Москве становится старушка Н. Н. Шереметева – женщина редкой доброты и радушия, дом которой делается его вторым домом. Шереметева, по словам С. Т. Аксакова, «любила Гоголя, как сына». Она вообще относилась так к людям – для нее ничего не значили ни их имя, ни положение в свете, – важно было, добрый ли это человек. Урожденная Тютчева, Шереметева приходилась родной теткой поэту Ф. И. Тютчеву. В ее доме бывали Жуковский, Языков, Аксаковы. Остаток своей жизни (когда Гоголь познакомился с ней в 1842 году, ей было 67 лет) она посвятила помощи бедным. Собственное семейное несчастье (ее зять, декабрист И. Д. Якушкин, был сослан в Нерчинские рудники) не сломило ее. К ней шли не столько за деньгами, за материальной поддержкой, сколько за душевным словом.

Такое слово услышал от нее и Гоголь. Он, может быть, больше других нуждался в этом бескорыстном дружеском одобрении, молчаливом понимании, не связанном ни с какими обязательствами, не повязанном никакими узами светской любезности. Многих удивляла эта дружба Гоголя со старой женщиной, но в ней была та сердечность и чистота, которых не хватало Гоголю в отношениях с другими его московскими почитателями.

Через Шереметеву он познакомился с И. А. Фонвизиным, племянником автора «Недоросля» и братом декабриста М. А. Фонвизина. И. А. Фонвизин состоял в Союзе Благоденствия, в январе 1826 года был арестован и помещен в Петропавловскую крепость, но вскоре отпущен за недоказанностью обвинений.

Знакомство с И. А. Фонвизиным, помнившим людей, принимавших участие в деле 14 декабря, было находкой для Гоголя. В своей поэме он хотел коснуться и этой темы – темы «тайных обществ» (намеки на эту тему есть в биографии героя второго тома «Мертвых душ» Тентетникова), и сведения об этих обществах, полученные из первых рук, были для него бесценны.

Вообще Гоголь очень рассчитывал на эти устные рассказы, на показания очевидцев, на предания не столь уж отдаленной старины, события которой он сам не застал. Случилась, правда, в Нежинском лицее одна история, которую правительство решило пришить к делу 14 декабря, но шита она была белыми нитками: просто бездарные профессора выступили против талантливых, мозоливших им глаза, а к этой корысти примешался донос о «вольнодумстве».

«Дело о вольнодумстве» заварилось в Нежине при Гоголе, он даже был вызываем в конференцию гимназии (собрание профессоров) для дачи показаний о смысле лекций, которые им читал профессор естественного права Белоусов. Многие из гимназистов трусили, предавали своего учителя, боясь, что их заступничество за него отразится на карьере. Гоголь дал показания в защиту Белоусова.

Так что и у него был некоторый опыт общественного поведения, некоторого гражданского испытания, в котором он неминуемо выбрал правую сторону.