Игорь Золотусский - Гоголь в Диканьке

Все эти годы, пока писалась поэма, Гоголь жил в долг. Вспомоществования от государя, от наследника тоже были долгом – и хотя их не приходилось возвращать, долг этот лежал на душе.

Обложка первого издания

9 мая 1842 года Гоголь писал Данилевскому из Москвы: «Через неделю после этого письма ты получишь отпечатанные «Мертвые души», преддверие немного бледное той великой поэмы, которая строится во мне и разрешит, наконец, загадку моего существованья».

Более всего экземпляров поступило книгопродавцам в Москве, 300 штук было отправлено в Петербург, кроме того, три книги предназначались для матушки, 25 – Аксаковым, 6 – в цензурный комитет (для дарения цензорам) и т. д. 62 экземпляра Гоголь взял себе. Часть из них он роздал на прощальном обеде у С. Т. Аксакова перед выездом за границу.

Он опять направлялся в дальние края. Нужно было проветриться, развеяться, дать собраться мыслям, вновь отвлечься от России, про которую он говорил, что она лучше видна ему издалека, на расстоянии. Это было заблуждение, но заблуждение, в котором он успел – за годы жизни на чужбине – укорениться. Нужны были новые потрясения и переживания, чтоб он стал думать иначе.

9 мая, как и два года назад, в саду у Погодина Гоголь устроил именинный обед. Москва в эту весну рано оделась листвою, соловьи пели, пахло свежей зеленью – накануне прошел теплый дождь. Гоголь с открытой улыбкой встречал приезжающих. Галантно целовал ручку дамам, целовался с друзьями. Труд, которому отдал он столько лет, был завершен. Книга вышла. Он имел основания считать, что время, проведенное вдали от родины, не пропало даром. Теперь следовало ждать, что скажет Россия по поводу «Мертвых душ».

Состав гостей, приглашенных на обед, говорит, что Гоголь обрел новых друзей в Москве. Был тут и друг Пушкина беспечный гуляка П. В. Нащокин (с него Гоголь будет писать героя второго тома поэмы, разорившегося помещика Хлобуева), молодые славянофилы К. Аксаков, Юрий Самарин, братья Киреевские, почитатель Гоголя критик Аполлон Григорьев. Были и старые знакомые – Грановский и Редкин. Но не было Чаадаева, не было Лермонтова.

Призывы Белинского печататься в «Отечественных записках» и предпочесть Москве Петербург (такое письмо Белинский написал Гоголю 20 апреля 1842 года) не были приняты Гоголем. Он не хотел склоняться ни к той, ни к другой стороне. Хотя, живя в Москве, он не мог не быть в житейском отношении ближе к москвичам.

23 мая, как и в прошлый раз, из дома Аксаковых Гоголь выехал за границу. Его провожали Мария Ивановна Гоголь, приехавшая в Москву за дочерью Елизаветой, Аксаковы, Щепкин. Вновь повторилась церемония отъезда. Но на этот раз Гоголь держал путь через Петербург. Ему надо было раздать экземпляры «Мертвых душ» нужным людям в Северной столице, освежить старые знакомства, встретиться с Н. Я. Прокоповичем, которому он решил поручить печатание своего собрания сочинений. Поэтому прощальный поезд доехал до первой станции – до Химок – и здесь остановился. «Приехавши на станцию, мы пошли… гулять, – пишет С. Т. Аксаков, – мы ходили вверх по маленькой речке, бродили по березовой роще, сидели и лежали под тенью дерев… находились в каком-то принужденном состоянии… Увидев дилижанс, Гоголь торопливо встал, начал собираться и простился с нами… в эту минуту я все забыл и чувствовал только горечь, что великий художник покидает отечество и нас. Горькое чувство овладело мною, когда захлопнулись двери дилижанса; образ Гоголя исчез в нем, и дилижанс покатился по Петербургскому шоссе».

Перед отъездом из Москвы Гоголь объявил друзьям, что вернется на родину лишь через Иерусалим. Без этого путешествия он не мыслил продолжения работы над «Мертвыми душами». Сами «Мертвые души» в его воображении все более расширялись в своем материале и значении, жанр поэмы, который он дал им, соответствовал поэтическому замыслу. Из анекдота, из истории о похождениях Чичикова, затрагивающих, как говорил Гоголь, «с одного боку» Русь, они стали превращаться в некое сочинение из трех частей, в котором была бы охвачена вся Русь. Гоголь хотел уравновесить двумя последующими частями «темную» первую часть, дать полный срез русского общества через живописание бесчисленных его сословий.

Для исполнения этого замысла нужна была еще одна жизнь. Он чувствовал, что надо вернуться домой, что многое на родине, пока он отсутствовал, изменилось, многого он уже не знал или знал понаслышке. Но он оттягивал возвращение. Ему хотелось вернуться в Россию чистым. Он убеждал себя в том, что не готов к написанию второго и третьего тома поэмы, потому что душа еще не готова. «Голова готова, а душа нет», – прибавлял он.