Виктор Шнирельман - Арийский миф в современном мире

Впрочем, утверждая, что «боги русов не берут жертв людских и ни животными», летопись неоднократно сообщает о принесении в жертву животных (Лесной 1966: XXXVI)! Следует также упомянуть, что это утверждение полностью расходится с надежными данными как археологических, так и письменных источников о человеческих жертвоприношениях на территории Украины, в частности у русов дохристианского времени, в том числе и в Киеве (Боровський 1992: 39–40, 137–138; Шилов 1992б: 282–297). Имеются недвусмысленные письменные данные о том, что некоторые из языческих славянских богов требовали человеческих жертв (Гусева 1977: 129; 1999: 194; Снисаренко 1989: 198, 216). Что же касается индоариев, то в ранний период человеческие жертвоприношения были у них нормой (Гусева 2002: 193–208). А у юго-западных славян, сербов, сохранилась память о ритуальном убийстве стариков их домочадцами, связанном с языческими поверьями. Местами этот обычай («лапот») встречался вплоть до конца XIX – начала XX в. (Đorđević 1923: 149; Бандич 1991: 271–273; Brković 1996: 158). Все это подтверждается как самыми разнообразными письменными источниками, так и имевшими с ними дело специалистами, в описании которых древние славяне вовсе не выглядели «благородными дикарями»: в них находили «хитрость и коварство», обнаруживали жестокие обычаи убийства женщин и детей, а также практику обречения престарелых родителей на голодную смерть (Жидков, Соколов 2001: 128–129). Примечательно, что наиболее «просвещенные» из русских неоязычников признают и даже оправдывают языческий обычай человеческих жертвоприношений (Сперанский 1996: 20, 26–27; Озар 2006: 60–62, 277–278). Признают факт кровавых языческих жертвоприношений (в том числе у славян) и такие рьяные пропагандисты «гиперборейского» или «арийского» наследия, как философ В. Н. Демин (Демин 1999б: 108, 233–235) и журналист А. Асов (Асов 1998д: 231).

Рассматривая присланную ей Лесным фотографию, эксперт АН СССР, знаток новгородских берестяных грамот Л. П. Жуковская сразу же заметила несообразности в палеографии, содержавшей разновременные стили, в том числе и новейшие. Но особое недоверие у нее вызвал язык летописи, совмещавший разновременные факты славянских языков. Иными словами, там встречались формы, возникшие, безусловно, после X в. и, во-первых, невозможные в более ранние эпохи, а во-вторых, относящиеся к разным эпохам (Жуковская 1960: 143–144). Затем это неоднократно отмечалось и другими специалистами (Монгайт 1968: 45; Буганов, Жуковская, Рыбаков 1977: 204–205; Ляско 1988; Русинов 1995: 38–40; Уханова 1998: 206–209; Творогов 2004; Зализняк 2011). И если Лесной (Лесной 1966: 36) и его последователи (Скурлатов, Николаев 1976; Грицков 1992: 29; Ботов 1996; Захарченко, Чернобров, 1996: 170; Асов 2002) пренебрегают этим аргументом, то это свидетельствует только об их полном непонимании основ современного сравнительного языкознания. Напротив, для специалистов это означает, что «автор дощечек уподобляется современному писателю, не знающему истории языка, но пытающемуся писать “по-древнему”» (Жуковская, Филин 1980: 115. См. также: Миротворцев 1984: 114–116; Творогов 1990: 228–232; Хабургаев 1994: 124; Русинов 1995: 38–40; Данилевский 1998: 320–321). Жуковская установила, что создатель фальшивки пользовался современными славянскими языками, а также тем церковнославянским языком, который преподавался в русской дореволюционной школе (Ляско 1988). По словам другого современного эксперта-филолога, написавшие книгу «жрецы» использовали лишь современные русский, польский и украинский языки (Алексеев А. 1995: 251, 253).

Кстати, элементарные ошибки допускала и числившаяся у «венедов» за специалиста-филолога Г. С. Белякова, всерьез предполагавшая вероятность исторического развития от Велеса к Влесу и от «молока» к «млеку» (Осокин 1981: 73; Белякова 1990: 185), тогда как на самом деле Велес мог превратиться только в Волос, как *«мелко» дало и «молоко», и «млеко». Иными словами, исходя из закономерностей развития языка, Влес мог бы превратиться в Велес, но не наоборот (Жуковская, Филин 1980: 116; Ляско 1988. См. также: Савельева 1997: 89–90). Но особый конфуз автор дощечек, а вслед за ним и многие его неоязыческие последователи допускают, понимая буквально выражение «мыслию по древу», заимствованному из «Слова о полку Игореве». В этом они видят важное доказательство того, что в старину могли писать на дощечках. Но давно доказано, что в оригинале «Слова» значилось не «мыслию», а «мысию», то есть белкой (Миротворцев 1984: 116)! Наконец, в «подвешивании» букв к горизонтальной черте при написании безошибочно распознается индийский стиль деванагари, весьма полюбившийся Миролюбову, но, на беду защитников «Влесовой книги», возникший лишь в начале 2-го тыс. н. э. (Творогов 1990: 247; Алексеев А. 1995: 248).