Виктор Шнирельман - Арийский миф в современном мире

Отправным моментом Золин берет совершенно недопустимое, на его взгляд, положение, когда школьные и вузовские курсы отечественной истории обращают мало внимания на тысячелетнюю историю «русов», предшествовавшую Киевской Руси. Между тем, заявляет он, «ранние цивилизации» складывались на территории России с позднего палеолита и мезолита и их изучение необходимо всем тем, кто интересуется историей Отечества (Кандыба, Золин 1997а: 295; 1997в: 5).

Что заставляет профессора Золина рекламировать дилетантские произведения Кандыбы? Золин понимает историю чисто инструментально: «История – падшая служанка политики и идеологии. История – политика и идеология, обращенные в прошлое. История – лукавое искусство, мнящее себя наукой» (Кандыба, Золин 1997а: 299). Иных определений истории Золин не приемлет. Конечно, «тексты Кандыбы не призваны отражать современное состояние исторической науки», но от них и не следует этого требовать. Ведь «гениальному психологу современности» позволительно «выходить за грань известного» (Кандыба, Золин 1997а: 294). Иными словами, сознательное искажение Кандыбой исторических реалий представляется попыткой заглянуть в будущее, предвосхитить дальнейшее развитие науки. Ради чего, только ли из любопытства? Нет, книги Кандыбы «стимулируют единое самосознание народов России именно как россиян, тысячи лет решающих по сути одни и те же общие задачи по отношению ко всему окружающему миру» (Кандыба, Золин 1997а: 296). Вот, оказывается, для чего Кандыбе надо превращать древних тюрков в русских казаков и утверждать о тождестве древнерусского языка шумерскому и нынешним тюркским (Кандыба, Золин 1997а: 74).

Тем самым, история политизируется и обретает телеологический облик. Если когда-то Гегелю было ясно, что история человечества получает свое наивысшее развитие и окончательное завершение в немецком народе, то Кандыба и Золин идут много дальше. По Кандыбе, «развитие русского человека рассматривается как главная и необходимая составная часть общекосмической эволюции Бога и Божественного в Непроявленной Реальности» (Кандыба 1997а: 415). Он видит суть Русской Идеи в том, что русский народ произошел из Божественного Света и в будущем снова превратится в «единый вид лучистой энергии», то есть в «лучистое бессмертное человечество из Света, не имеющее формы и занимающее собою всю Вселенную». Якобы именно это делает русских священным народом, «осуществляющим общекосмическую цель всего Божественного Мироздания» (Кандыба 1997а: 88, 381)! Иными словами, в отличие от Гегеля, по Кандыбе, вся история человечества начинается и заканчивается русским народом 252.

И ради этой сомнительной идеи Золин прилагает все усилия, чтобы убедить читателя в том, что глубина человеческой памяти достигает времен палеолита (Кандыба, Золин 1997а: 300). Но аргументы историка Золина столь же беспомощны и неубедительны, как и его соавтора гипнотизера В. Кандыбы. Оба они апеллируют к вере, а не к интеллекту и знаниям. Ссылаясь на те или иные факты, Золин не считает нужным их анализировать и придает им превратный смысл. Чего стоит одно его утверждение о том, что рынок (рыночная экономика. – В. Ш. ) в России существует с древнейших времен, ибо славяне занимались торговлей еще задолго до н. э. (Кандыба, Золин 1997а: 301)! Здесь все вызывает недоумение: неужели автору неясна разница между современной рыночной экономикой и примитивным товарообменом первобытной эпохи; на каком основании автор связывает древние монеты, найденные на территории раннесредневековой Руси, именно со славянами и, наконец, где автор нашел славян «задолго до н. э.»?

Золина такие вопросы ничуть не смущают. Он их решает достаточно простым способом, отождествляя «наших пращуров» со всеми разнообразными группами населения, когда-либо жившими на территории России. Так он и получает «Русскую цивилизацию», уходящую корнями в глубины палеолита, где он без всяких сомнений находит «пращуров славяно-русов» и корни русского языка (Кандыба, Золин 1997в: 6, 210; 1997а: 304–305, 311). Сначала «пращуры» оказываются у него просто недифференцированными европеоидами, затем они превращаются в индоевропейцев, затем – в легендарных библейских великанов-рефаимов, затем – совсем неожиданным образом – в скифов и, наконец, в славянское племя полян. Ссылаясь на столь же дилетантские исследования армянского энтузиаста, Золин подхватывает его утверждение о пребывании «славяно-русов» в Армении в 3-м тыс. до н. э. В его схеме находится место и утверждению о скифском господстве в Палестине, которую, оказывается, изначально занимали различные народы, родственные «праславянам». Золин обнаруживает «скифов» даже среди воинов первых израильских царей Давида и Соломона (Кандыба, Золин 1997в: 6, 9, 14–17, 39–42, 211 сл.; 1997а: 353) и утверждает, что семиты заимствовали письменность у праславян или их ближайших сородичей (Кандыба, Золин 1997а: 345–346, 362). И он без тени смущения обвиняет «политиков и идеологов» в том, что российским школьникам не преподаются генеалогии царей Скифии и «династии роксоланов» (Кандыба, Золин 1997а: 302). В то же время он с необычайной легкостью отмахивается от выводов профессиональных ученых, говорящих о том, что все его поиски «тысячелетней Руси» не имеют никаких оснований (Кандыба, Золин 1997а: 319–320, 354–355).