Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?

В таком случае на месте односложного «тут» первоначально должно было стоять двухсложное слово, впоследствии испорченное до неузнаваемости. Восстанавливаем пушкинский текст:

Настигло… Кто Руси помог?

Чем заметней были строчки, чем явственней бросались в глаза, тем необходимей было их приглушить, даже обессмыслить. Иначе эти «разбросанные строки» не имели бы шансов уцелеть при посмертном разборе бумаг. А в том, что он предстоит – не приходилось сомневаться. Такие мероприятия, посмертные обыски, были в порядке вещей. Шифровальные ухищрения поэт затеял потому, что стремился сохранить для потомства нечто исключительно важное, необходимое для понимания его творческой биографии.

Остается сказать, что запись про «разбросанные строки» заключает в себе лишь первую половину фразы. Окончание сокрыто в другой записи. Она считается широко известной, но пушкинисты поторопились, французские буквы приняли за русские, так как читали не в косом, а прямом наклоне. Не удивительно, что бесспорной оказалась лишь одна цифра: «X».

Продолжая наши разыскания, прежде всего подчеркнем: не с пушкинской рукописью ведем мы спор, а с антипушкинскими прочтениями специалистов. Не Пушкин, а первый публикатор, П. О. Морозов, под видом бесспорной истины обнародовал свою догадку – «Кто тутъ нам помог?».

Ему же, П. О. Морозову, видному финансовому чиновнику, не имевшему ни филологического образования, ни художественного чутья, принадлежат и другие присочинения.

Вскоре прибавились «уточнения», пришедшие на ум Н. О. Лернеру.

Уж, который «мигалъ изъ Кишинева», Якушкин, который «молча обнажалъ» – все эти несуразности к поэтическому мастерству Пушкина отношения не имеют.

Со времен школьной скамьи читатели приучены доверчиво помнить мнимопушкинские строки. Если бы рядом с каждой из них стояла фамилия сочинителя или отгадчика, если бы так и печатали:

Нечаянно пригретый Славой ‹1910, П. О. Морозов›,

– не было бы необходимости вдаваться в долгие объяснения по каждой строке.

К сожалению, приходится преодолевать мнимую авторитетность давнего верхоглядства, защищаемого рьяно и даже агрессивно. Малейшее сомнение в истинности окостеневших придумок принято выдавать за «недопустимый субъективизм». Все же попытаемся нарушить «стабильность», навязанную укротителями и упразднителями Десятой главы.

Вернемся к строке «Кто тутъ намъ…»

Обращение к фотокопии подтверждает, что вместо «тут» первоначально было написано «Руси», затем проведена перемычка от предыдущего слова «Кто». Этот виток отменил букву «Р», сделал ее нечитаемой, более похожей на однопалочковое «т».

– «Но, – скажут нам, – разве не вправе Пушкин заменять один вариант другим? В обыкновенной авторской правке вы усматриваете “умышленную порчу текста”. А зачем она, порча, нужна? Чтоб, говорили вы, довести текст “до неузнаваемости”. За всем этим кроется вереница ничем не доказанных предположений: некий властитель, обладающий отличной памятью, ранее читал X главу. “Разбросанные строки” должны, с одной стороны, текст сохранить, а с другой – не оставлять ни одного живого места, позволяющего сразу вспомнить прежде читанное.

К чему же вы пришли? “Порча” в наличии потому, что царь Николай главу читал, а что он ее читал – подтверждается наличием порчи?

Вряд ли вы сами считаете такую зыбкую взаимосвязь решительным, окончательным доводом…»

Что ж, подобные возражения вполне вероятны. Значит, пора объявить во всеуслышание: да, я твердо убежден, что Десятая глава была Николаем прочтена. Имеются неоспоримые, стопроцентные доказательства. Они оставлены самим Пушкиным, о них поговорим позже. Что же касается «приема порчи», – мы никогда не величали его «решающим доводом». В качестве дополнительного штриха он удачно вписывается в общую картину, играет пусть скромную, но не бесполезную роль.

При помощи «умышленной порчи» Пушкин противоборствует недреманному оку давнишнего читателя. Применяется этот прием добрый десяток раз. И в результате возникают столь плохие строки, что даже как черновые варианты они не могут быть приняты за обычные пробы поэтического пера…

Тут нас ожидает более внушительное возражение.