Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?

«…Раз шутя сказал ему, что… все мне хочется сравнить его с Отелло, а Раевского с неверным другом Яго. Он только что засмеялся».

Достаточно спросить себя: над чем смеялся Пушкин?

Неужели не ясно?

Над Вигелем. Над его нелепой догадкой.

К сему добавим: поэт и сегодня смеется над трудами доверчивых пересказчиков «проницательного Вигеля».

Уж если привлекать личные основания, то не обязательно искать их только на юге. Почему, подобно Воронцову, Нессельроде не спешил взвалить на себя малопочтенную роль зачинщика новых гонений?

Не токмо профессия дипломата обязывала проявить осторожность. Министр иностранных дел не хотел дать повод для упрека в сведении счетов с одним из своих подчиненных. А какая-то неприязнь, видимо, уже существовала.

Биографы, касаясь истории последней дуэли Пушкина, в числе недругов поэта упоминают чету Нессельроде. Пока что истоки давних мстительных чувств остаются не раскрыты. Кажется, никому не приходило в голову искать неосторожные выпады в одном из самых безмятежных и жизнерадостных произведений. И все же не исключено, что первопричина, что начало всех начал сокрыто в стихах «Руслана и Людмилы».

Согласно требованиям науки, поэма печатается по тексту последнего из прижизненных изданий. От первого издания отличия небольшие, но они есть. Правка, казалось бы, пустяковая, чисто грамматическая. Вместе с тем она, эта правка, могла показаться вдвойне обидной. Ее появление лишь подчеркивало догадку о том, что в первом издании действительно таились насмешливые подковырки.

В поэме два главных отрицательных персонажа: старый колдун Черномор, его союзница и советчица колдунья Наина.

Что известно о колдуне? «Умен, как бес – и зол ужасно».

«Со взором, полным хитрой лести…»

«Ах, если ты его заметишь, Коварству, злобе отомсти!»

А чем кончились его злоключения? Да, собственно, ничем. Был снова «принят во дворец».

Вельмож с подобными дарованиями немало во все времена. Что привинчивает эти милые качества непосредственно к Нессельроде? Имя. Министра звали Карл. А о колдуне, о горбатом карлике, читаем: «В молчаньи с карлой за седлом…»

Но так мы читаем только во втором и в третьем изданиях. А в первом издании Пушкин резвился вдосталь:

И не один раз «с карлом», а четыре.

Ежели обладавшая твердым, железным характером Мария Дмитриевна Нессельроде была обидчива и злопамятна, особенно по отношению к не оценившим ее прелести юношам, попробуйте ей объяснить, что карл, который в поэме, не ее Карл и что не с нее рисована Наина.

В том же духе – «надо поэта удалить, но пусть это исходит из Петербурга» – граф Воронцов разослал не одно, а несколько писем. В конце мая или в начале июня 1824 года Пушкин понял, что он находится под ударом. Либо он был кем-то извещен (например, Элизой Воронцовой!), либо сам догадался, что стержневым пунктом является отношение к судьбам Греции.

Не собираясь оставаться безропотной овечкой, он принял свои защитные меры. Точно так же позднее он отпирался от «Гавриилиады» и от крамольного фрагмента из стихотворения «Андрей Шенье». 25 июня он отослал Вяземскому письмо, очевидно, рассчитанное на перехват. Авось соответствующие выписки дойдут куда следует. И начальство узнает, что нынешний Пушкин более не является горячим поклонником Байрона и зарекается от участия в греческих делах: «…Чтобы все просвещенные европейские народы бредили Грецией – это непростительное ребячество» .

Комментаторы склонны воспринимать письмо буквально. Когда в какой-то науке концы не сходятся с концами, тогда прибегают к палочкам-выручалочкам. «Духовный кризис». «Перелом». И еще – «этапы мировоззрения».

Не проще ли было различить, что пишется понарошку и что всерьез?

Стремясь подправить свою смутьянскую репутацию, Пушкин защищался изобретательно. На самом деле он, конечно, обошелся без «кризиса» и без «этапов». Ему по-прежнему оставалась дорога Греция и певцы ее свободы. В подтверждение еще раз приведем строки, написанные позже, несколько лет спустя.

Константин Рига сочинил гимн воителей за свободу Греции. Байрон перевел гимн на английский. Гнедич – на русский. Впоследствии строфу из гимна переложил Пушкин. Похоже, что тому Пушкину, который нам «сейчас нужен», рекомендованы «кризисы», «переломы» и «этапы». Впредь до особого распоряжения ему запрещены стойкие убеждения.