Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?

И еще стихи:

Пушкин поместил это стихотворение в разделе «Послания» и назвал его «Гречанке». Комментаторы ограничились поиском женского имени и к тому же ошиблись. Они не обратили внимания на то, что гречанкой – по материнской линии – была Екатерина Раевская, в замужестве Орлова. Имена поэтов Пушкин перечислил позже, в отрывке, который, по всей вероятности, входил в состав Десятой главы «Онегина».

Б. Томашевский пробовал воссоединить два печатавшихся порознь отрывка. Продолжая начатую им компоновку, подчиним порядок строк той формуле чередования рифм, которая присуща «онегинской строфе»:

В царствование Александра I в России одновременно были два равноправных министра иностранных дел. Корфиот, то есть грек, рожденный на острове Корфу, граф Иван Антонович Каподистрия, он же Иоанн Капо д’Истрия, с 1816 по 1822 год ведал Востоком. Вместе с тем его считали видным деятелем Этерии – подпольного движения, готовившего освобождение Греции от турецкого владычества.

Выходец из Австрии, К. В. Нессельроде ведал Западом. Вслед за австрийским канцлером князем Метгернихом олицетворял реакционное направление.

Александр I с симпатией относился к Каподистрии, но в решительные минуты принимал сторону Карла Нессельроде. Австрийские политики были постоянными противниками этеристов, а также филэллинов – так называли друзей Греции.

Талант поэта, приверженность к свободе, преданность греческому делу – все это соединялось и воплощалось в фигуре Байрона.

Впоследствии, в 1866 году, Егор Ковалевский напечатает биографический очерк «Граф Блудов и его время», где так и напишет: «…Имя Байрона, как защитника Греции, было громче и славнее, чем имя поэта, и возбуждало всеобщий энтузиазм».

Стихи Байрона немедленно становились доступными благодаря парижским изданиям. Отличные построчные переводы Амадея Пишо сохраняли все сатирические оттенки.

П. А. Вяземский, когда просил прислать что-либо из стихов недозволенных, презревших печать, всякий раз спрашивал: «Нет ли чего новенького из байронщизны?»

Главными сочинителями рукописной «байронщизны» были сам Вяземский и Пушкин. Современники Пушкина, кто в похвалу, кто в осуждение, величали его «русским Байроном».

Недели за две до высылки Пушкина из Петербурга, 22 апреля 1820 года, в газете «Русский инвалид» появилось «письмо в редакцию». Эту скрижаль подписал один из руководителей санкт-петербургского учебного округа. Тот самый Д. П. Рунич, который через год осуществит разгон лучших преподавателей СПб-го университета. Письмо обвиняло в неблагонадежности «английского безбожника», «лорда-стихотворца». Имя юного русского поэта осталось не названо. Однако именно оно было мишенью печатного поклепа.

Сей «крик души» старался выглядеть самостоятельным, но был лишь подголоском уже предрешенных карательных мер. Оказывается, не является новинкой, не был изобретением XX века «подготовительный» текст, после которого произвол уже вроде бы не произвол, а исполнение «настояний общественности».

Вот как запредельно благонамеренный Рунич ниспровергал приверженцев свободы:

«Кто заразится бреднями Байрона – такой погиб навеки; подобныя впечатления, особенно в юных сердцах, с трудом изглаживаются. Поэзия Байронов и приписываемое им достоинство гениев и истинных поэтов родят Зондов и Лувелей!»

Эти имена политических борцов, успешно совершивших покушения в Пруссии (1819) и во Франции (февраль 1820), то прямо, то косвенно с одобрением упоминались в эпиграммах Пушкина.

По части бахвальства и пустомельства Рунич ничем не отличается от наших нынешних кликуш:

«Вера и отечество, храбрость и великодушие – вот предметы, достойные русского воина! Благосостояние его родины на сих только, выдержавших все обуревания житейского моря, твердынях и основано. Что ему нужды до ядовитых, заразительных мечтаний французских, английских и германских поэтов, филологов и философов? Он знает, что жизнь его, деятельность и все способности принадлежат Богу, государю и отечеству…»

И еще наставлял сей виртуоз по части обличения крамольных мыслей:

«Я вооружился… против гения и поэзии английского лорда-стихотворца, у которого, вероятно, довольство, праздность и желание чем-нибудь прославиться вскружили голову.