Сергей Хоружий - «Улисс» в русском зеркале

История в последнем романе представлена, как мы сказали, не столько сериально, сколько структуралистски. Это очень любопытная модель структуралистской истории. Джойс и здесь не может быть просто структуралистом, подрыв и ускользание непременны, и они крайне оригинально проявлены здесь. Модель истории в «Поминках» буквально не что иное, как… квадратура круга.

Еще в «Улиссе», в порядке постоянной джойсовской шуткосерьезности , сообщается, что герой его Блум отдал в юности приблизительно год своей жизни попыткам построения квадратуры круга. Его подкупало то, что за нахождение квадратуры круга какой-то английский журнал или эксцентричный миллионер объявил огромную премию. Меру того, что такое Джойсова шуткосерьезность, можно хорошо почувствовать, если мы увидим, что сам Джойс в последнем своем романе, который он писал семнадцать лет, именно произвел квадратуру круга. Даже не претендуя после этого на премию, которая, кажется, действительно была в Англии объявлена.

Всегда говорят, что в «Поминках по Финнегану» – циклическая круговая модель истории и что он ее позаимствовал у известного итальянского философа XVIII века Джамбаттисты Вико. Это история, которая развивается как повторяющиеся циклы, где конец совпадает с началом и лишь событие перехода к следующему циклу отмечается ударом грома. Все это в самом деле реализуется в «Поминках по Финнегану». И, как полагается у Джойса, отражается в художественных структурах: роман этот начинается серединой фразы, а недостающее начало этой фразы – конец романа. Текст, таким образом, замкнут в совершенное кольцо. Итак, история представлена по Вико, круговым образом, равно как и структура художественной формы. Но ничуть не менее явственно история в «Поминках» реализуется как квадрат. Это роман, где всерьез проводится магия чисел; главное число здесь четверка, квадрат, и история здесь также подчинена парадигме квадрата. Ей управляют четыре злых старца, которые время от времени появляются, чтобы заявить не только о себе, но и о квадратной, четверной структуре истории. Они же четыре евангелиста, они же четыре стихии мироздания, античная тетрактида. Квадратность истории и мироздания проводится в романе настойчиво и прямолинейно, притом что сам роман остается и круговым. Так что в итоге роман действительно есть квадратура круга; достаточно всерьез, в научно-структуралистском смысле, он – и круг, и квадрат. И это значит, что древнюю задачу квадратуры круга Джойс подает нам как проблему современной мысли, современной философии. В выстраиваемом контексте квадратура круга – не что иное, как деконструкция . Круг, подрывающий, отменяющий квадрат, и квадрат – как отменяющий и подрывающий круг. Парадигма круга деконструирует парадигму квадрата, и наоборот, за счет их одновременного присутствия и воплощения в одном и том же явлении.

Все это – та же Джойсова стратегия ускользания. Он в очередной раз ускользает от однозначности, от того, чтобы его сочли человеком, который выдвинул некое решение и на нем успокоился. Так он делал всегда.

Здесь значима и сама жизнь художника, его судьба. Если философ должен своею жизнью осуществлять свое учение, то для художника последняя верность себе – жить так, как писал, жить по своему письму. И в пути Джойса, в самом его финале, можно увидеть одно по-джойсовски неподражаемое свидетельство этой верности. Лючия, дочь художника, была психически больна, безумна. И когда ей в ее лечебнице передали известие о похоронах отца, она вдруг громко произнесла: «А что этот идиот там делает, под землей? Когда он вздумает вылезти оттуда?» Она не сомневалась в том, что происходящее – только еще одно ускользание Джеймса Джойса.

Биограф с большой буквы – Ричард Эллманн, написанная которым фундаментальная биография «Джеймс Джойс» (1959, испр. и доп. изд. 1983) стала для всех главным фактическим источником при изучении Джойса.

Восходящий к латинскому девизу Люсьена де Рюбампре: Fuge, late, tace.

По части подполья и грязного белья обычно полней Биографа более современный жизнеописатель, Стан Геблер Дэвис («Джеймс Джойс». 1975, 1982). Что ему в заслугу, а не в упрек, ибо у Джойса грязное белье и подполье неотторжимы от творчества и, в частности, «Улисс» немыслим и непонятен без них.

«Любопытно, – спокойно заметил Крэнли, – до чего ты насквозь пропитан религией, которую ты, по твоим словам, отрицаешь».