Григорий Кружков - Очерки по истории английской поэзии. Романтики и викторианцы. Том 2

А все-таки, если иначе взглянуть,
Два ведра легче нести, чем одно.

Я вырос, привыкнув изгибом спины
Уравновешивать ношу свою.

На меже лежит камень, на неудобье,
Между двух полей лежит, наподобье
Переводчика – или его надгробья.

…Тихо в поле. В глазницах кремнёвых сухо.
Зачинается песнь от Святого духа.
Это камень поет – приложите ухо.

Замолкните, часы; разбейся, телефон;
Швырните мопсу кость – пускай уймется он.
Сурдиною трубе заткните глотку, чтоб
Нежней играл Шопен; теперь несите гроб.

Пускай аэроплан кружится в небесах,
Вычерчивая там слова: Увы и Ах.
Пусть шейки голубей украсит черный креп,
Пусть им на площадях рассыплют черный хлеб.

Он был моей рекой, и морем, и скалой,
Шаландою моей, и ночью, и луной,
Был солнцем из-за туч, рассветом из-за штор;
Я думала, любовь бессмертна. Это – вздор.

Тушите все огни – не нужно больше звёзд,
Снимайте солнца шар, срывайте неба холст,
И океан в лохань сливайте, господа; –
Ведь больше ничего не будет никогда.

Над вереском ветер студеный гудит,
Заеден я вшами, соплями умыт.

С небес прохудившихся льет и течет,
Я воин Стены, ее страж и оплот.

Крадется туман между серых камней,
Один я кукую без милки моей.

Чего я тут за морем жду-стерегу?
Девчонка моя на другом берегу.
Вокруг нее вьется носатый Фабулл,
Схватил бы урода и в лужу макнул.

Пизон – христианин, при нем не сбрехни,
Он молится рыбе, а девкам – ни-ни.

Колечко подружки я в кости спустил,
Без девок и денег служить нету сил.

Скорей дослужить бы да лямку долой,
Хотя бы без глаза – вернуться домой.

Все прочие лишь переводят: художник
Прелестный вид умыкнуть норовит,
Поэт смекает, как в десятисложник
Впихнуть свой опыт бед и обид.

Кусочки жизни они переносят
В искусство и прячут ревниво в футляр;
Лишь звуки твои подсказки не просят,
Лишь музыка – сверхъестественный дар.

Излей же на нас безоглядное чудо
Своих водопадов, пускай с высоты
Свергается песнь, прорывая запруды

Унынья, сомнения и немоты.
Хлещи же по спинам, плечам и коленям;
Как сладким вином, напои нас прощеньем.

«Когда ломают времена
Обычаи и ритмы,
И лезет воровской жаргон
Из публики элитной,
И носят с шиком дураки
Чужих пороков пятна,
Кто будет веровать в Любовь,
Ее слова и клятвы?» –
Так, вспыхнув, проревел Огонь;
Но Тамино и Памина
С закрытыми глазами,
Бесстрашно руку в руку вдев,
В блаженстве сладком замерев,
(Невинные? О да! Наивные? О нет!)
Прошли сквозь дым и пламя.
«Когда с петель сорвется мир,
Ад вырвется из плена
И обернется чиж совой
И ведьмою – Елена,
Когда фиалка зарычит
И мак возжаждет крови,
Какое вылупится зло
Из треснувшей Любови?» –
Так прошипела им Вода;
Но Тамино и Памина,
Наперекор совету,
В ладони храбро сжав ладонь,
Сквозь Воду, как и сквозь Огонь,
(Испуганные? Нет! Счастливые? О да!)
Прошли и вышли к свету.