Илья Франк - Другая Троица. Работы по поэтике

Если ведьме-старухе (Коробочке) Чичиков показывает нагого себя, то молодой ведьме (губернаторской дочке) он показывает Ноздрева. Чичиков пытается развеселить свою даму – и появляется Ноздрев («А между тем герою нашему готовилась пренеприятнейшая неожиданность: в то время, когда блондинка зевала, а он рассказывал ей кое-какие в разные времена случившиеся историйки, и даже коснулся было греческого философа Диогена, показался из последней комнаты Ноздрев»).

Кстати, о Диогене. Пропп в книге «Исторические корни волшебной сказки» (в главе «Герой в бочке») пишет:

«Это – мотив героя в бочке, коробке или шлюпке, спущенной на воду. Мотив героя в бочке родственен мотиву героя в рыбе и происходит от него. <���…> Бочка – <���…> чрево животного, дающего магическую силу».

Результатом появления Ноздрева стало падение Чичикова, перекликающееся с его падением в грязь перед посещением Коробочки («Он стал чувствовать себя неловко, неладно: точь-точь как будто прекрасно вычищенным сапогом вступил вдруг в грязную, вонючую лужу…»).

Ведьма (она же богиня) нередко является в двух ипостасях: старухи и молодой девушки (особенно если речь идет о возрождении жизни). Видимо, это происходит оттого, что мифический герой должен войти в богиню как муж (отсюда юная девушка) – и вместе с тем родиться от нее ребенком (отсюда зрелая женщина). Деметра образует пару с Персефоной, в «Вие» мы видим превращение старой ведьмы в молодую, так, в «Ревизоре» Хлестаков приударил и за дочерью городничего, и за его женой («Для любви нет различия»), в «Мертвых душах» перед нами Коробочка – и губернаторская дочка (при этом губернаторша, действительная мать, лишь подкрепляет мифическую пару мать – дочь, в которой место мифической матери принадлежит Коробочке). Да и в самой Коробочке, при всей ее непритягательности, можно различить не только богиню смерти, но и богиню жизни, с которой герой сочетается браком. Так, Коробочка соотносит Чичикова со своим покойным (sic!) мужем («Ну, вот тебе постель готова, – сказала хозяйка. – Прощай, батюшка, желаю покойной ночи. Да не нужно ли еще чего? Может, ты привык, отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки? Покойник мой без этого никак не засыпал»). «Эротическое» отношение между Чичиковым и Коробочкой находит отзвук в разговоре двух дам (просто приятной и приятной во всех отношениях) из девятой главы поэмы («– Да что Коробочка, разве молода и хороша собою? – Ничуть, старуха. – Ах, прелести! Так он за старуху принялся»). Здесь проступают обе ипостаси богини (молодая и старуха). После Коробочки Чичиков встречает Ноздрева, после Ноздрева – губернаторскую дочку («Бричка Чичикова налетела на коляску, в которой ехала губернаторша с красавицей дочкой, упряжи перепутались»). Губернаторская дочка для Чичикова – «что-то похожее на виденье». В «Калевале» Лоухи обещает Вяйнямёйнену свою дочь, если он сможет сделать Сампо – волшебную мельницу, дарующую изобилие («Сможешь ли сковать ты Сампо, / Крышку пеструю устроить, / <���…> / Так ты девушку получишь, / Дочь мою, себе в награду»). Вяйнямёйнен выезжает от Лоухи – и встречает дочь Лоухи – небесную деву («Недалеко он отъехал, / Он промчался лишь немного, / Слышит: вот челнок по берду / Зажужжал над головою. / Старец голову приподнял / И взглянул тогда на небо: / Вот стоит дуга на небе, / На дуге сидит девица, / Ткет одежду золотую, / Серебром всю украшает»).

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

«Не текст, а именно текстура, не мечта, / А совпадение, все перевернувшее вверх дном; / Вместо бессмыслицы непрочной – основа ткани смысла. / Да! Хватит и того, что я мог в жизни / найти какое-то звено-зерно, какой-то / связующий узор в игре, / искусное сплетение частиц / той самой радости, что находили в ней те, кто в нее играл». Владимир Набоков «Бледный огонь» (перевод Веры Набоковой).

«Link» – звено (цепи), связь, а «bobolink» – рисовая птица (из семейства американских черных дроздов), склевывающая рис на рисовых плантациях. Расцветка самца – черная с белым (плюс сливочного, желтоватого цвета затылок). Двойничество слов «link-and-bobolink» (подчеркнутое звукосочетанием «bobo») есть отражение двойничества главных персонажей книги – Кинбота, то есть сумасшедшего русского профессора Боткина, переставившего два слога своего имени (а за именем «Боткин», в свою очередь, нетрудно увидеть имя «Набоков»), и поэта Джона Шейда (John Shade – «Иван Тень»). Боткин воображает себя беглым (убежавшим из воображаемой им страны Зембли) королем Карлом II (тоже двойническое имя: «Карл» – это просто «король» или даже германское «парень», а «II» – знак двойника). Другой двойник-антипод Боткина – убийца Яков Градус (по-латыни gradus mortis – приближение смерти, дословно «шаг смерти»), он же Джек Грей (Набоков дает промежуточное звено: лат. Gradus – франц. Degré). Jack Grey («Яков Серый», или даже просто «Серый парень») – практически синоним к John Shade. И приближается Градус к своей жертве в «ямбическом марше» – в двойническом метре, причем тем самым подчеркивается его связь с поэтом Шейдом («И если личная моя вселенная укладывается в правильную строчку, / То также в строчку должен уложиться стих божественных созвездий, / И он должен, я думаю, быть ямбом»). Вообще говоря, в «Бледном огне» есть только Боткин (отражение автора) – и разные отражения (и отражения отражений) этого отражения, есть лишь ветвящееся двойничество («…в сущности, название “Зембля” это не искаженное русское слово “земля”, а происходит от Semblerland, т. е. страна отражений или “схожих”»). В конце концов двойник-убийца, посланный из Зембли (Градус), стреляет в Кинбота и, промахнувшись, убивает двойника-поэта, стоящего за Кинботом и цепляющегося за него, сжимающего его руку. Такова зеркальная игра в безумной голове Боткина (превратившегося в Кинбота подобно тому, как Алонсо Кихано превратился в Дон Кихота), какие бы действительные события и люди за ней ни стояли (и фокус в том, что почему-то в какой-то момент действительные события и люди органично вписываются в его безумный мир – «Не текст, а именно текстура, не мечта, / А совпадение, все перевернувшее вверх дном…», “…not text, but texture; not the dream / But a topsy-turvical coincidence…”). Вот, например, еще двойники: «Гротескная фигура Градуса, помесь летучей мыши и краба, была не намного необычайнее, чем другие Тени, как, например, Нодо, сводный брат Одона, эпилептик и карточный плут, или сумасшедший Мандевиль, который потерял ногу, пытаясь изобрести антиматерию». И т. д. и т. п.