Майя Волчкевич - «Дядя Ваня». Сцены из непрожитой жизни

Иван Яковлевич Корейша (около 1780–1861) был известным в Москве юродивым и прорицателем. Он учился в семинарии, служил учителем, затем странствовал. Был помещен в больницу для умалишенных, куда к нему стекались толпы жаждущих чудесных указаний почитателей и особенно почитательниц. Вывешенное Корейшей при входе объявление гласило, что принимаются лишь то, кто согласен вползти на коленях.

В комедии А. Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты», написанной в 1868 году, богатая московская вдова Турусина слепо верит гадалкам, ворожеям и «святым странникам». К ним она обращается, чтобы решить судьбу своей племянницы, Машеньки. «Святые» и «праведные», равно как и приживалки в доме Турусиной, оказываются обманщиками, паразитирующими на доверчивости Турусиной. «Какая потеря для Москвы, что умер Иван Яковлич! Как легко и просто было жить в Москве при нем. Вот теперь я ночи не сплю, всё думаю, как пристроить Машеньку: ну, ошибешься как-нибудь, на моей душе грех будет. А будь жив Иван Яковлич, мне бы и думать не о чем: съездила, спросила – и покойна».

О Фоме Опискине в повести Достоевского, опубликованной в 1859 году, сказано: «Мало-помалу он достиг над женской половиной генеральского дома удивительного влияния, отчасти похожего на влияние различных иван-яковлевичей и тому подобных мудрецов и прорицателей, посещаемых в сумасшедших домах иными барынями, из любительниц».

Упоминается Корейша и в «Осколках московской жизни», хрониках молодого Чехова-журналиста: «В Москве есть достопримечательность, о которой не упоминается ни в истории, ни в географии, ни даже в «Путеводителе Москвы», а между тем эта достопримечательность классична, как царь-пушка и как покойный Корейша…»

Разумеется, профессор Серебряков – никак не является юродивым или прорицателем, хотя его шурин, Войницкий, не скупится на такие эпитеты, как «шарлатан» и «ученый маг». Однако само возвеличивание достаточно заурядного человека и превращение его в домашнего божка – явление, занимавшее русских литераторов второй половины XIX века и имевшее истоки в реальности.

Мария Васильевна Войницкая, чья юность и молодость пришлась на пятидесятые-шестидесятые годы XIX столетия, часто кажется героиней без возраста и даже без прошлого. Между тем, принадлежность к поколению и конкретному времени важна для героев Чехова. В «Вишневом саде» помещик Гаев, пытаясь выразить самое важное, что характеризует его, произносит почти нелепую и невнятную для современного зрителя фразу: «Я человек восьмидесятых годов… Не хвалят это время, но всё же могу сказать, за убеждения мне доставалось немало в жизни».

Войницкая 50 лет читает брошюры и, как выражается ее сын, «лепечет» об эмансипации и заре новой жизни. Бесспорно, если Гаев – человек 80-ых годов, то взгляды и ценности Войницкой сформировались в 50–60-е годы XIX столетия, и с тех, по-видимому, не претерпели особенных изменений. Увлечение проблемой эмансипации, равно как и поиски «новой жизни» были в эпоху юности и молодости Марии Васильевны веяниями эпохи, новейшей, прогрессивной философией – русское общество стояло на пороге либеральных перемен.

Женская эмансипация стала одной из многих примет эпохи перемен пореформенной России. В 60-е годы XIX века появились женщины, демонстрировавшие новый тип социального поведения. Зарю «новой жизни» они видели в возможности освоения традиционно мужских профессий, получении высшего образования, просвещении народа, революционной деятельности.

В конце пятидесятых годов женщины впервые начинают посещать как слушательницы университетские лекции, хотя само высшее образование оставалось для женщин закрытым. Знания и диплом они должны были получать за границей. В либеральных столичных и провинциальных кругах было модным поддерживать знакомства с «прогрессивными» женщинами, да и они, в свою очередь, искали единомышленников и людей передовых взглядов.

В романе И. С. Тургенева «Отцы и дети» (1861), который вызывал восхищение Чехова, дан пародийный образ «эмансипе» – помещицы Кукшиной. Тургенев высмеивает дилетантизм провинциальной дамы, ее увлечение «умными» статьями и «гениальными господами». С ее уст не сходят имена Маколея, Мишле и Прудона.

Мария Васильевна, увлекавшаяся в юности модными теориями и вопросами, вполне могла увидеть в начинающем ученом выдающуюся, особенную личность, нового Базарова. Можно предположить, что она была давно готова к такой встрече, и Серебряков лишь оказался подходящим «героем». Таким образом, истоки драмы Ивана Петровича Войницкого, его желания разобраться, чем же околдовал его на долгие годы «ученый маг» и «шарлатан» коренятся не только и не столько в личности Серебрякова. Но в желании его деспотичной матушки строить свою жизнь и жизнь своих близких в соответствии с выдуманным ею служению великим идеалам.