Юрий Никишов - Лирика - поэтика и типология композиции

Она с участием вняла —

И нынеей передала

Свои пленительные звуки…

Довольно! в гордости моей

Я мыслить буду с умиленьем:

Я славой был обязан ей —

А может быть, и вдохновеньем.

Благодарное чувство поэт испытывает не только к любимой, но просто к достойной женщине. Возвышенные творческие переживания не стремятся быть адекватными биографическому факту, они автономны, благодарное чувство поэта не знает границ.

По такой же композиционной схеме написано одно из последних лирических посланий уже женатого Пушкина «В альбом кнж. А. Д. Абамелек» (1832):

Когда-то (помню с умиленьем)

Я смел вас нянчить с восхищеньем,

Вы были дивное дитя.

Вы расцвели – с благоговеньем

Вам нынепоклоняюсь я.

За вами сердцем и глазами

С невольным трепетом ношусь

И вашей славою и вами,

Как нянька старая, горжусь.

Рубежи временных отрезков (было – стало, было – стало – будет) обычно фиксируются четко; связь этих отрезков бесконечно разнообразна. При этом именно связь произошедшего и происходящего привлекает художника, и (как следствие) простенькая схема способна неистощимо варьироваться.

Оригинальность стихотворению Тютчева придают неожиданные повороты авторской мысли, хотя описание в сущности ведется с одной точки обзора и занимает весьма немного времени; описание не уходит за пределы описания наступающего вечера.

Еще шумел веселый день,

Толпами улица блистала,

И облаков вечерних тень,

По светлым кровлям пролетала.

И доносилися порой

Все звуки жизни благодатной —

И все в один сливались строй,

Стозвучный, шумный и невнятный.

Выбран пограничный отрезок времени. Он назван четко: «день», но в соседстве с наречием «еще», что означает – день не продолжается, а заканчивается. Экспозиция не содержит завязки: можно предполагать и продолжение описания, и какие-то ассоциативные медитации художника.

Возникает размышление, но неожиданное.

Весенней негой утомлен,

Я впал в невольное забвенье;

Не знаю, долог ли был сон,

Но странно было пробужденье…

И здесь состояние поэта представлено с полной определенностью: «сон», прерванный «пробуждением», что даже мотивируется усталостью перед окончанием весеннего дня. Но нет препятствий для восприятия этой мотивировки метафорической. Тут достаточно представить непроизвольное отключение от восприятия окружающего. Такое может происходить не только во сне; возможно и в состоянии бодрствования погрузиться в размышления, даже ассоциативно не связанные с наблюдаемой картиной. А потом неожиданный возврат к былому впечатлению – и удивление от резкой перемены картины.

Затих повсюду шум и гам,

И воцарилося молчанье —

Ходили тени по стенам

И полусонное мерцанье…

Украдкою в мое окно

Глядело бледное светило,

И мне казалось, что оно

Мою дремоту сторожило.

И мне казалось, что меня

Какой-то миротворный гений

Из пышно-золотого дня

Увлек, незримый, в царство теней.

Любопытно то, что две картины включают детали резко контрастные (шум и гам/молчание; ощущение многолюдия/одиночество; тени облаков <���т. е. солнце, которое являет себя косвенно, а прямо из-за его яркости на него и не посмотришь>/бледное светило <���т. е. луна>; пышно-золотое/бледное), но и детали повторяющиеся, но все равно разные: тени облаков/неясные, но обильные тени.

В начальной зарисовке присутствие наблюдателя не обозначено. В третьей строфе его состояние становится главным предметом повествования. В итоговой части наблюдение и рефлексия взаимодействуют. Нарастание внимания к предметным теням активизирует их переносный смысл, не затрагивает, но обозначает философский взгляд, за зримым угадывается присутствие незримого.

В последней строке прямо обозначено как предмет раздумий «царство теней». В лаконичном стихотворении показано в сменяющихся кадрах движение времени – всего-то от угасающего дня (еще не определившего, что он угасает) до первых шагов ночи. А в композиции не проглядывается ли в зеркальном и предельно сжатом отражении весь ход человеческой жизни? Вначале просто впитывание в себя впечатлений жизни? И волей-неволей размышление о царстве теней в ее конце?

Оппозиция «былое/ныне» образует жесткую связку в стихотворении Юрия Кузнецова «Возвращение».

Шел отец, шел отец невредим

Через минное поле.

Превратился в клубящийся дым —

Ни могилы, ни боли.