Противоядие от манипулятивных технологий – иносказательные «иммунотехнологии». И как тут не вспомнить язык пушкинских сказок, о тайне которого нам уже около двух столетий напоминает знаменитое присловье: «Сказка – ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок»?
Намёки без уроков. С детства все знают это присловье, но с детства же все привыкают смотреть на него как на чисто поэтический оборот речи. А если и соглашаются понимать намёк буквально, то лишь в морализаторском смысле. Аллюзия на что-то большее – с порога отвергается; сама постановка вопроса о такой возможности выглядит едва ли не признаком читательской наивности и литературоведческой неискушённости. Но почему? Не потому ли, что, в отличие от прежнего, так называемого традиционного сознания, в сознании современных людей почти полностью изжита, за кажущейся своей бесполезностью, такая важная составляющая мыслительной работы, как способность к олицетворению понятий и явлений?
Способность эта уходит своими корнями в те древнейшие и во многом таинственные смысловые пласты языковой культуры, которые у специалистов носят общее наименование мифологического мышления. Её остаточные проявления до сих пор напоминают о себе и в языке поэзии (в его метафорическом строе), и в языке религии (в притчевом характере Евангелий, в аллегоризме святоотеческой литературы). А утрату этой способности современным массовым сознанием следует, без преувеличения, рассматривать как культурную катастрофу. Дело в том, что сознание, сохранявшее в себе способность к олицетворению понятий и явлений, делало их тем самым близкими себе и родными. Ведь в том-то и обнаруживала себя сущность традиционного сознания, что в «матери-родине» члены рода действительно видели мать рода, а не абстрактное понятие, а солнечное светило действительно принималось «дажьбожьими внуками» за всеобщего дедушку, а не за бездушный источник тепла и света. То есть способностью олицетворять понятия и явления обеспечивалось восприятие всей окружающей реальности как Семьи – чем, в свою очередь, создавался удивительно тёплый, одухотворяющий настрой коллективного мироощущения. И наоборот: современное сознание, утрачивающее такую способность, утрачивает вместе с ней и душевную теплоту восприятия родины (большой и малой), голоса предков, долга перед близкими, ответственности перед потомками – утрачивает именно потому, что все эти понятия становятся для него «просто словами», ничего не говорящими ни уму, ни сердцу. Живая плоть истории превращается таким сознанием в отчуждённый механический «прогресс»; прошлое, настоящее и будущее перестают согреваться интимно-личностным, сопереживающим отношением к бедам и радостям собственной страны и народа.
Разумеется, до окончательной деградации дело пока ещё не дошло; мы живём сегодня как бы в промежуточном состоянии полураспада сознания. С одной стороны, поэты продолжают по инерции пользоваться «языком олицетворений», но это для них уже лишь формальный приём стихотворчества, а не выражение сути мировоззрения. С другой стороны, взывающие к совести и долгу идеологи тоже обращаются нередко к этому языку, но подлинные основания их идеологии им самим уже не понятны. На этой-то стадии расщепления сознания и возникает массовая глухота к эзотерике слова.
Но если даже сегодня она не успела ещё стать всеобщей, то почему бы не предположить, что таящаяся в ней угроза нравственному чувству народа беспокоила уже А. С. Пушкина? То есть почему бы не допустить, что Пушкин отлично понимал и благотворное значение «языка олицетворений», и стоящую за ним роль эзотерического пласта в целом? А допустив такое, почему бы не согласиться уже и с тем, что в своём творчестве он мог пользоваться языком олицетворений вполне осознанно?
Дальше будет показано, что все эти «почему» не так уж и безосновательны.
Метод построения книги. Предлагаемая книга в значительной своей части состоит из ссылок (иногда весьма объёмистых) на труды других авторов. А поскольку сам метод цитирования воспринимается не всегда и не всеми однозначно, то хочу предварительно объяснить своё собственное к нему отношение.
Во-первых. Считается нередко, что пользование чужими текстами – это результат привычки жить «заёмным» умом. Я же думаю, что это – наивная точка зрения, потому что, на мой взгляд, «незаёмного» ума не бывает вообще. Тот ум, который считает себя «незаёмным», на самом деле просто не осознаёт своей зависимости от собственных неявных предпосылок и, следовательно, от чужих мыслей. Но если такая зависимость умом осознаётся, то она и должна выражаться в цитировании как дани уважения своим предшественникам и учителям.
Читать дальше