Игорь Голованов - Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX–XXI вв.)

Несмотря на то что характеристика большинства демонов двойственна (они могут и погубить, и облагодетельствовать), домовой обычно добр, враждебные проявления связаны, как правило, с другим персонажем «своего», ближнего мира человека – банником .

Типичное место пребывания банника – за печью, откуда он всегда готов навредить: «За печку смотреть она не стала. Страшно, да и нельзя смотреть. Ведь если увидел, то надо их как бы не замечать. <���…> Ну, она снова вышла и зашла в баню. Так надо. Ведь банник все равно свой, не чужой, хоть и пакостливый. Ведь в баню-то люди ходят, чтобы оставить свою грязь» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Коузовой в 1999 году в г. Челябинске от А. В. Кузнецова, 1974 г.р.).

Частью традиционного культа бани было общерусское представление о ней как о «нечистом», опасном месте. Поэтому и гадали именно в бане, а не в самом доме. Тот, кто в нарушение заведенного порядка гадал в доме, мог быть наказан: «Когда была я молодой, в девчонках еще, мы часто собирались в избе у какой-нибудь подружки и гадали <���…> Решили не гадать, пошли в сенки, а дверь не открывается. Одна дернула, вторая. А с той стороны будто держит кто. Но мы-то знали, что ночь на дворе, и никто через двор не проходил, а ворота заперты, да и собака не лаяла. Мы испугались все – молиться стали. А после толкнули – открылась дверь, будто и не было ничего. Кто шутил? С тех пор и в избу ту ходить перестали» (ФА ЧГПУ; зап. С. Шибаковой в 1997 году в г. Златоусте Челябинской обл. от В. М. Бурцовой, 1924 г.р.).

Характерно, что в современных записях традиционная функция банника часто приписывается черту, дьяволенку: «Иван со Степкой пошли в баню, а дело было летом. Залезли на полы и стали мыться и песни петь. Вдруг услышали шум веников, хотя они их в руки не брали, нигде никого нет, а веники шумят, как будто кто-то парится. Они перепугались и нагишом из бани выскочили, прибежали домой и стали рассказывать, что в бане произошло. А мать ответила, что нельзя в бане песни петь, за это дьяволенок их и наказал» (ФА ЧГПУ; зап. И. Митрофановой в 1997 году в г. Челябинске от М. Белугиной, 1930 г.р.).

Из природных духов в текстах уральских быличек самый популярный леший . Э. В. Померанцева указывает на общераспространенное мнение, что лешие – это проклятые люди [Померанцева 1975: 29]. Внешне он может быть предельно антропоморфен – многие тексты отмечают полное тождество с обыкновенным человеком. Однако нечистая сила все-таки выдает себя: «Смотрит охотник, а перед ним на лесной тропинке лежит колода, на колоде мужик сидит, лапоть ковыряет. Удивился охотник, что собой мужик еще молодец, а волосом как лунь сед. Только подумал это, а мужик отвечает: «Оттого сед, что чертов дед!» (ФА ЧГПУ; зап. В. Дубровской в 1997 году в г. Сатке Челябинской обл. от Г. И. Пахомова, 1924 г.р.).

Антропоморфность образа проявляется не только во внешнем облике лешего, но и в устройстве его жизни: леший живет то в большом доме «на чистом месте», то в «шалаше каком-то». Сила действия лешего в уральских быличках распространяется и на поле, поскольку отдельного духа полей – полевика здесь нет. Не случайно в наших записях быличек лешие могут пугать людей даже в чистом поле (ФА ЧГПУ. Колл. 3, № 5, 6).

Рассказы о лешем строятся по аналогии с повествованиями о жизни человека. Так, встречаются упоминания о женах лешего. Традиционно жена лешего рисуется или как страшное безобразное существо с огромными грудями, или как нагая девушка [Померанцева 1975: 28–48; Юдин 1999: 83; Славянская мифология 1999: 43–45]. Через категорию безобразного в данном случае траслируется враждебный человеку образ, что обнаруживает прочную связь в фольклорном сознании Красоты и Добра, и наоборот. В наших записях зафиксировано следующее описание лешачихи: «сидит на осиновом пне женщина, волосы длинные» (ФА ЧГПУ; зап. Н. Тараван в 1997 году в г. Златоусте от Н. И. Щербаковой, 1925 г. р). В других быличках утверждается, что жены лешего живут «в грязных болотах, где кочки и тина… может, еще заболоченные места, но не в полях, а в лесах» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Коузовой в 199 году в г. Челябинске от А. В. Кузнецова, 1974 г.р.). Лешачиха в уральских быличках – самостоятельно действующий персонаж, своеобразная женская ипостась мужского образа, так как функции у них тождественные: лешенка водит по своей территории, помогает вернуть потерявшихся животных. Сравните: «У нас есть место на Лубошне, как зайдешь в лес – так не выйдешь. Там лешенка водится »(ФА ЧГПУ; зап. Е. Коузовой в 1999 году в п. Рудный Саткинского р-на Челяб. обл. от М. Л. Пимляевой).